использование материалов разрешено только со ссылкой на ресурс cossackdom.com

В. Грибовский

Преисподняя соловецкой инквизиции

Церковь, ставшая тюрьмою

Вот уже третий раз мне приходится ехать живописными просторами Карелии, направляясь к Соловецкому архипелагу. Прежние мои поездки были связаны с изучением 25-летнего пребывания в соловецком заточении последнего кошевого атамана Запорожской Сечи Петра Калнышевского (1776 – 1801). Сейчас же в составе украинской делегации, сформированной киевским обществом “Мемориал” им. В. Стуса, я направлялся на мероприятия, проводимые по случаю семидесятилетия Большого Террора в Карелии и на Соловках. Именно там во времена “культа личности” проводились массовые расстрелы и колоссальное по масштабам цинизма и бесчеловечной изобретательности обустройство “исправительных” учреждений. Эти места навсегда превратились в зловещие символы тоталитаризма: Соловки, Сандармох…

Наверное, нет в мире другого такого места, где бы с таким неистовым контрастом совмещалось величественно-прекрасное и тошнотворно уродливое. Неповторимая красота карельской природы и расстрельные ямы два на два метра, благочестивые ансамбли Соловецкого кремля и руины бывшей резиденции ГУЛАГа, церкви и устроенные в них штрафные изоляторы, вокруг плотно устланные безымянными могилами. Будто сама преисподняя отомстила нáбожным соловецким монахам за их дерзкое намерение создать на краю света блестящий центр православного мира, определявший культурное и экономическое развитие Русского Севера на протяжении XVI – начала ХХ веков. Наихудшие сюрреалистические фантазии – ничто, в сравнении ужасающим символизмом тюрьмы, в которую превратили церковь. Вот он, окаменелый скелет духовной свободы, где свило гнездо самое уродливое дитя тоталитаризма, – Соловецкая тюрьма особого назначения. Именно здесь в двадцатые-тридцатые годы ХХ в. загнездилась та нечиста сила, из-за которой (вспомним М.А. Булгакова) “пропадали люди”. В этой чёрной дыре исчезал без вести лучший цвет наций, которым выпало “счастье” жить в СРСР в “эпоху строительства социализма”. И как много увяло здесь нашего, украинского цвету...

Отсчёт нашего паломничества начался 31 августа. Трое суток непрерывной езды из Киева в Петрозаводск – возможность более, чем достаточная для плотного общения и знакомства. В составе нашей делегации – 35 человек, каждый – со своей историей жизни и миссией: бывшие политзаключённые, члены семей репрессированных, журналисты, исследователи. Один за другим чередуются унылые села Беларуси, однообразные леса русского Нечерноземья, извечно парадный Санкт-Петербург. И вот, наконец, долгожданная Карелия, и встреча с Карельским республиканским обществом украинской культуры “Калына”.

Карелия

Приезд украинской делегации не обошло вниманием Правительство Республики Карелия, которое по сему случаю провело пресс-конференцию по вопросам развития украино-карельских связей. Согласно официальным данным, сейчас в Карелии проживает около 20 тысяч украинцев, т. е. 3 % от всего населения республики. Впрочем, это те, которые хранят своё национальное сознание. Но реальная доля украинцев, в большинстве случаев уже русифицированных, составляет не менее одной трети. Зачастую это потомки спецпоселенцев 1930-х годов. Коренное карело-финское население, которое ещё в 1933 г. составляло около 30 %, сегодня не превышает 9 %. Национальная интеллигенция Карелии была практически уничтожена сталинскими репрессиями; значительная часть карелов покинула свою родину во время Второй мировой войны, отступив вместе с финской армией. Сейчас в столице Карелии Петрозаводске абсолютно доминирует русский язык; в книжных магазинах можно найти только единственный образчик карело-финской литературы – “Калевалу”, зачастую в изданиях, имеющих параллельные тексты на финском и русском языках. А ещё – надписи латиницей на дорожных знаках. Вот и всё, что осталось на опустошённой карельской земле от титульного этноса.

Но нам всё-таки повезло во время пресс-конференции услышать протяжные руны “Калевалы” на вепсском та ливиковском диалектах. Присутствующий на пресс-конференции известный украинский поэт Дмытро Павлычко подарил республиканской библиотеке экземпляр “Калевалы”, недавно изданный в Украине в переводе Евгения Тимченко. Вот и дополнился протяжный скандинавский речитатив чтецов рун сочной мелодикой украинской речи. А история украино-карельских культурных связей – давняя. Ещё в 60-тых годах ХІХ в. Павел Чубинский, автор текста нашего национального гимна и первооткрыватель могилы П. Калнишевского на Соловках, составил первый этнографический очерк о карелах.

Столица Беломорканала

Поездка продолжалась. Мы подъезжали к городу Медвежьегорск, который в начале 1930-х был административным центром грандиозного строительства Беломор-Балтийского канала, а вместе с тем и главным пунктом для многочисленных лагерей, трудколон и трудпоселений, разбросанных по Карелии. От непритязательного стиля архитектуры ободранных домов повеяло какой-то жуткой лагерною атмосферой. Впечатление усиливалось от созерцания памятника одному из руководителей строительства канала С.М. Кирову, который, ещё крепко опираясь на облупленный постамент, до сих пор возвышается над центром города, протянув правую руку книзу, будто угрожая указательным пальцем, направленным к земле, мол “Все там будете!”. А в той земле – тысячи заключённых и спецпоселенцев, погибших во время той эфемерной “социалистической стройки”. Десятки тысяч украинцев прошли через это уродливое чистилище. Был среди них и отец Президента Украины – Андрей Ющенко.

4 августа в медвежьегорском городском дворце культуры прошла конференция, посвящённая проблемам обнаружения и мемориализации могил жертв Большого Террора. Здесь были представлены российские власти, а также официальные представители Польши и Литвы. От украинской делегации первым взял слово поэт Дмытро Павлычко. Он отметил весомый вклад карельского правительства в дело увековечения памяти жертв сталинского террора на территории республики и подчеркнул, что злодеяния тоталитаризма мы, украинцы, никогда не забудем и не простим, так же как будем помнить имена палачей, причастных к репрессиям. Член правления Международного общества “Мемориал” Александр Даниэль и председатель Санкт-Петербуржского “Мемориала” Ирина Флиге назвали самой большой проблемой то, что в России власть не заинтересована в поддержке исследований Большого Террора. Доступные архивы бывшего КГБ содержат мало полезной информации, которую к тому же руководство ФСБ России чрезмерно не афиширует. Вот почему сейчас известно всего пятая часть из всех мест проведения расстрелов, остальные даже не рассекречены. Хотя там постоянно обновляются зарубки и, видимо, контроль спецслужб за ними продолжается.

Совсем по-другому дело обстоит в Польше и Литве, где поиск и идентификация останков жертв получили мощную государственную поддержку. В Польше существует Институт национальной памяти, который проводит научные исследования и активно популяризирует их результаты, особенно среди молодёжи. К стати, недавно там широко освещалась тема голодомора в Украине 1932-1933 гг. Польское правительство профинансировало создание мемориального комплекса в Кáтыни, что на Смоленщине, где НКВД расстреляло 4,5 тыс. польских офицеров. А рядом ютятся заброшенные могилы репрессированных 7 тыс. советских граждан, из них лишь 2 % хоть как-то обустроены. Вот почему кáтынское кладбище больше известно как польское. В Литве поиском расстрельных мест занимается служба госбезопасности. В центре Вильнюса найдено место погребения жертв массовых казней; одни были расстреляны, другие зверски убиты чем-то вроде топора, ряды тел переложены толью и засыпаны землей. По требованию родственников репрессированных, останки идентифицируются по ДНК и по методу пластической реконструкции, и передаются для погребения. В России такой чести удостоились только члены царской семьи, расстрелянной в Екатеринбурге.

Да, Россия не торопится. Если на рубеже 80-90-х годов обличение преступлений тоталитаризма происходило довольно бурно, то теперь, кажется, это совсем оставлено на самотёк и лишний раз не афишируется в средствах массовой информации. Кто знает, может потому, что нынешняя российская власть рассмотрела здесь угрожающую тенденцию для своей государственности, становящейся всё более закрытой для гласности и гражданского контроля? Инерция тоталитаризма в современной российской политике стала лейтмотивом выступления известного правозащитника, председателя российского “Мемориала” С.А. Ковалёва. Да, это та самая инерция, которая, по его мнению, является бедой не только для самих россиян, но и вызовом безопасности их соседей. Что ж, достаточно красноречив тот факт, что С. Ковалёв, который в позднеперестроечное время не сходил с телеэкрана, сейчас стал на удивление непопулярным для СМИ.

Молох с индустриальными лопостями

5 апреля исполнялось 70 лет от того судного дня, когда вступил в действие секретный приказ наркома внутренних дел СССР Н. Ежова № 00445, санкционировавший начало Большого Террора. В 1937 году заработала на полную мощность, размерено и монотонно, будто турбины Днепрогэса, огромная репрессивная машина, сооружение которой велось с 1917 р. И вот закончилось в годы первых пятилеток. Её действие предварительно прошло успешное испытание и было усовершенствовано во время эпизодических репрессий двадцатых – первой половины тридцатых годов. Тоталитаризм созрел и был готов продемонстрировать своё совершенство. Печальной памяти “тройки” – секретарь рай/обкома + председатель рай/облисполкома + представитель НКВД, и ни единого адвоката, судьи и прокурора! – методично выносили приговоры, нисколько не заботясь об объективности следствия и доказательстве вины. По первой категории приговоров – расстрел, по второй – заключение. Сверху спускались планы по соотношению между категориями как 3 к 1, а снизу выдрессированная бюрократия из залихвацкой удалью докладывала об их перевыполнении и о готовности к повышенным соцобязательствам. За одно заседание такой “тройки” к высшей мере наказания приговаривались сотни людей. Машинистки, видомо, не успевали прописывать все буквы в протоколах и для экономии вместо “расстрелять” писали просто “Р”.

А ещё были многолюдные митинги трудящихся, где всенародным проклятием клеймились “антисоветские элементы”, “вредители” и прочие агенты мирового империализма. И в любой момент кто-либо – даже члены тех “троек”, горластые ораторы с митингов и высшие руководящие лица – мог запросто попасть под колесо этой лихой фортуны, превратившись из “пламенного революционера” во “врага народа”.

Если наказание теряет элементарную мотивацию и не даёт убедительного ответа “за что?”, оно становится стихийным бедствием. Скорее, адской лотереей, действующую по принципу повезло-неповезло. Но всё-таки, какой был в этом смысл, кому нужна была эта грандиозная “ежовская рулетка”, если в ней гибли и жертвы, и палачи? Да, некая рациональность в этом была. Ведь благодаря такой слепой неразборчивости “правосудия” создавался панический страх граждан перед государством, убедительно доказывавшем свою способность легко раздавить любого, не взирая на ранги, заслуги и титулы. А ещё – для достижения абсолютной послушности масс в невиданном за всю всемирную историю масштабе. И послушные массы постепенно привыкали к этому усовершенствованному ярму. И, что больше всего удивляет, так это то, что для многих оно становилось своим, родным. И лютой ненависти подлежали все, кто ещё оставался вне его досягаемости.

Расстрелянное возрождение

Репрессии коснулись в первую очередь национальной интеллигенции союзных республик. Почему так случилось? После окончания гражданской войны и создания СССР советское руководство пошло на проведение курса так называемой коренизации, т. е. укрепления партии за счёт местных, национальных кадров. Изменилась национальная политика. В Украине мощным потоком шла украинизация, формировалось целое поколение новой интеллигенции, соединившей революционные идеалы с национальным сознанием. Эта “уступка” не была случайной. Ведь после свержения самодержавия в национальных “окраинах” Российской империи, в том числе и в Украине, вспыхнуло мощное национально-освободительное движение. Большевикам удалось его подавить. Но так как новое Советское государство нельзя было строить на принципах централизма прежней России, нужно было идти на компромиссы, иначе гражданская война была бы вечной. Союзные республики и формирование национальных партийных кадров – результаты такого компромисса.

Но как только завершилось создание грандиозного репрессивного механизма – время компромиссов кончилось. Колоссальный голод 1932-1933 годов, охвативший Украину, Дон и Кубань, уничтожил более 10 млн. человек, прежде всего крестьян. Случайно ли это? Голод, да ещё в таких благодатных житницах! Далеко не случайно, если учесть, что именно в этих районах дольше всего длилось сопротивление советской власти. Украинское крестьянство, донское и кубанское казачество уничтожались планомерно, как малопригодные для строительства социализма элементы. А в 37-м пробил час террора. Уже не безликого, как искусственно созданный голод, а персонального, адресного. И страшнее ада кромешного зазвучало тогда слово «Соловки».

Урочище Сандармох, что вблизи Медвежьегорска, стало тем местом, где проходила самая разнузданная бойня эпохи Большого Террора. Здесь было, как значилось в секретных документах НКВД, “обычное место расстрелов”. Наиболее массовая казнь происходила здесь с 27 октября до 4 ноября 1937 года. Сразу же после выхода ежовского приказа, начальник Соловецких лагерей особого назначения И. А. Апетер получил разнарядку очистить соловецкие лагеря от “старых” антисоветских элементов и срочно подготовить тюрьмы для принятия новых партий “врагов народа”. Запущенный механизм репрессий требовал новых резервуаров. В связи с этим на Соловках было срочно сфабриковано дело о разоблачении тайного общества украинских буржуазных националистов, готовивших теракты.

Кто же попал в список лиц, подлежащих первоочередному уничтожению? Исполнительный Апетер включил в него 1818 фамилий, “перевыполнив” план на 218 человек! Теперь они значились, как лица, осужденные за “шпионскую, диверсионную, террористическую, повстанскую, бандитскую деятельность”, а также как эсеры, троцкисты и т. д. Среди них большую часть составляли украинцы: создатель театра “Березіль” Лесь Курбас, академик Матвей Яворский, историк Сергей Грушевский, професор филологии, поэт-неоклассик Мыкола Зеров, писатели Валериан Пидмогыльный, Григорий Эпик, Марко Вороный. Вот оно, расстрелянное возрождение, интеллигенция, выросшая из обновлённого революцией украинского общества. Среди них был и создатель гидрометеослужбы СССР Алексей Вангенгейм (его предки – голландцы, сам родом из Украины). Были и русские: известный адвокат Александр Бобрищев-Пушкин, литературовед Николай Дурново. Были также черкесский писатель Холид Абуков, основатель удмуртской литературы Кузебай Герд, татарский общественный деятель Измаил Фирдевс, глава московского цыганского табора Гого Станеско, грузинские князья Николай Еристов и Яссе Андронников. Какое же нужно иметь извращённое воображение, чтоб причислить этих людей к диверсантам, шпионам или террористам?! Для некоторых из них уже близился к концу 5-10-летний срок заключения. Но зачем нужны такие люди системе, создающей из людей безликую и безропотную массу, которой так легко манипулировать?

Сандармохская бойня

Всех 1818 смертников разделили на два этапа. Вечером 21 октября 1937 г. 1116 человек, попавших в первый этап, посадили на баржи. Больше их никто не видел. Ходили слухи, что те баржи были намеренно затоплены, дабы без лишнего шума отправить на тот свет столь большое количество людей. В действительности их переправили по Белому морю в порт Кемь, где был пересыльной пункт, отобрали личные вещи и переодели в тюремную робу и повезли грузовиками в Сандармох. После попытки побега одного из осуждённых процедуру доставки несколько усовершенствовали. Заключённых раздевали до нижнего белья, связывали по двое, затыкали рты тряпьём и “грузили” в машины. Исполнение приговора собственноручно осуществлял капитан Михаил Матвеев. Он ставил жертву на колени и стрелял из револьвера в затылок. Кого не удавалось убить с первого выстрела (ну, знаете, мороз, руки дрожат!), того добивали кокой-то “калатушкой”. Трупы сбрасывали в ямы, размером 2 х 2 метра, посыпали известью, чтоб исключить всякую возможность их опознания, и засыпали землёй...

Изуверская жестокость Матвеева поразила самих энкэведистов. В 1939 г. он был осуждён за эти издевательства. Впрочем, в целом, жизнь этого палача сложилась более-менее счастливо. Он был награждён орденом Красной Звезды и умер собственной смертью в Ленинграде в 1971 году.

1111 смертников из первого соловецкого этапа, из них 163 – украинцы, были расстреляны поздней осенью 1937 года в Сандармохе. Второй этап, состоявший из 507 человек, расстреляли 8 декабря под Ленинградом. Среди них был и известный русский философ Павел Флоренский. Тех же приговорённых, кого не смогли вывезти на материк, казнили 14 февраля 1938 г. на Соловках. Огромное кладбище Сандармоха тщательно замаскировали; в ямы посадили деревья и кустарники, прикапывали трупы животных, чтоб на веки вечные запутать след этого изуверского преступления. Только летом 1997 г. его обнаружили председатель Санкт-Петербуржского “Мемориала” Вениамин Иоффе и президент Академии социально-правовой защиты Карелии Юрий Дмитриев. Последний вернул этому долгое время бывшему безымянным урочищу его название, разыскал упоминание о нём в старых картах. С того времени началось обустройство мемориального комплекса Сандармох. Дальнейшие исследования установили, что кроме соловецкого этапа в Сандармохе были расстреляны в разное время ещё несколько тысяч человек, среди них – 514 украинцев. Рядом с Сандармохом, в Красном бору, недавно найдено ещё одно место расстрелов.

Так с 1997 г. установилась традиция проведения траурных мемориальных митингов, посвящённых памяти жертв Большого Террора, которые проходят 5 августа в Сандармохе 7 августа на Соловецких островах. Ежегодно туда приезжают и с Украины, дабы поддержать незримую связь с родными по крови и духу мучениками, не отступившимися от своей внутренней человеческой правды. 5 августа 2005 г. в Сандармохе открыт памятник “Убієнним синам України”, вытесанный из карельского светло-серого гранита скульпторами Мыколой Малишко и Назаром Билыком. На нём легко узнаются силуэты Леся Курбаса, Мыколы Зерова, Валерьяна Пыдмогыльного, Антона Крушельницкого, Мыколы Кулиша, Марка Вороного... И в этом году в Сандармохе гордо развевались украинские национальные и повстанческие флаги, служились молебны на украинском языке и громко звучало украинское слово. Снилось ли такое палачам, 70 лет тому вершивших своё изуверское “правосудие” над “украинским национализмом”, тешась своим всемогуществом? Их жертвы оставили после себя доброе имя и светлую память. А что осталось от Ежовых, Матвеевых, Апетеров и Ейхмансов? Ничего, кроме уродливого слова “палач”.

Ласковое летом карельское солнце будто стыдилось заглянуть в то проклятое место. Мрачное ощущение от присутствия на земле, помнившей невыразимые страдания тысяч и тысяч убиенных, угнетало, навевая глубокие религиозные экзистенции. Наше паломничество продолжалось. Впереди было ещё одно повитое сумраком место – Соловки.

По следу соловецкого этапа

Карельский город Кемь, ближайший порт от Соловецких островов. Отсюда отплыл на челне святой Зосима, дабы подальше от суеты грешного мира создать на Соловках православную обитель. Основанный в 1436 р. Соловецкий мужской монастырь уже в XVІ ст. использовался в качестве тюрьмы для политических и религиозных диссидентов. При Петре І, учредившим здесь Головленковскую тюрьму, количество заключённых, наверное, сравнилось с числом монашеской братии. Впрочем, за 400 лет своего существования в Соловецком монастыре содержалось всего около 350 заключённых. Но после того, как на архипелаге в 1919 г. обосновалась советская власть, счёт пошёл уже на тысячи и сотни тысяч. Благочестивое слово “Соловки”, место паломничества и молитвы, с этого момента утратило весь положительный смысл. Центр православной культуры Русского Севера превратился в ужасающий символ всевластия и беззакония гипертрофированного государства, никчемности человеческой жизни и человеческого достоинства. Слово “человек” здесь звучит горько…

Знакомство с Соловками начинается с Кеми, собственно – с отдалённого от города порта. Здесь, на Поповом острове, находился пересыльной пункт. Отсюда заключённые грузились на различные плавсредства и отправлялись для многих в последний путь. Даже этим жарким летом здесь ощутимо дыхание Арктики. Стоит немного отплыть от тёплого карельского берега, и сразу окунаешься в царство вечного холода. Ночное путешествие по Белому морю вызывает единственную светлую эмоцию, когда издалека начинает просматриваться бело-золотистые контуры Соловецкого монастыря. Его постепенное приближение на протяжении следующих полутора-двух часов способно ошеломить и исполнить благоговением даже закоренелого атеиста-безбожника. Впрочем, эти сакральные флюиды, конечно, действуют не на всех. На советскую власть они не действовали, или действовали уж очень специфично. В марте 1920 г. сюда привезли первых советских заключённых, главным образом “белогвардейцев”. В октябре 1923 г. созданы Соловецкие лагеря особого назначения (СЛОН).

Постепенно здесь взгромоздилась огромная тюремная агломерация. Была проложена узкоколейка, построены кирпичный завод и фабрика по добыванию йода из водорослей. Тут были свои деньги – боны, на которые можно было покупать продукты и хозтовары. Заработала типография, школа для детей спецпоселенцев, издавались газеты “Новые Соловки” и “Перековка”, научный журнал “Соловецкие острова”, действовал театр, работала гидрографическая служба, проводились геологические, биологические и исторические исследования. Лесь Курбас ставил здесь свои пьесы, известный знаток истории русской культуры Дмитрий Лихачёв писав свои первые труды (в частности, “Карточные игры уголовников”; говорят, “масти” уголовного мира он знал превосходно!). Население Соловков так быстро росло, что начали создавать отдельные “колонии” на материке – так называемый “командировки”.

Во времена СЛОНа, содержание заключённых не было очень суровым. Для них ещё были открыты возможности заниматься даже научными изысканиями, изучать иностранные языки, создавать краеведческие общества, ставить пьесы в театрах и, в конце-концов, – относительно вольно передвигаться по островам и общаться между собой. Но с началом “ежовской чистки” все изменилось. Лагеря преобразовались в Соловецкую тюрьму особого назначения (СТОН). В бараках появились внутренние стены камер и квадратные окна в дверях (“кормушки”). Музы театра и науки замолчали. Отныне даже общение заключенных разных камер считалось строгим нарушением режима. Нарушителей без промедления отправляли в Секирной штрафной изолятор, находящийся за 20 км от Соловецкого кремля в бывшем Свято-Вознесенскому ските.

Это расстояние штрафники обычно проходили пешком, со своим нехитрым скарбом. Добравшись, они сдавали все свои вещи, включая хлеб и табак. Церковь, где располагался штрафизолятор, разделялась на два яруса. Верхний предназначался для более строгого режима содержания, в нижнем условия были несколько получше. Новоприбывшего поначалу размещали в верхнем ярусе, затем переводили в нижний. В обоих ярусах не было кроватей; спать приходилось на укрытом инеем полу. Дневной паёк состоял из полфунта хлеба, кипятка и пшенной баланды. Сроки пребывания в штрафизоляторе не регламентировались и определялись начальством произвольно. Редко кто мог продержаться там больше полугода. Подножие Секирной горы с северо-запада кладбищем для многих штрафников. А что касается истязаний над ними, то надзиратели были чрезвычайно изобретательны. Надзиратели набирались из служителей органов правопорядка, осуждённых за незначительные, с точки зрения советской власти проступки, а также из “социально-близкой” (той же советской власти) среды уголовников. Они любили изысканные развлечения. Например, поставить штрафника “на комарика”: человека раздевали и ставили на камень или другой предмет. Если сойдёшь – получишь пулю. За полчаса вполне здоровый человек мог стать психическим инвалидом.

Производили здесь и расстрелы. В каменистой соловецкой земле трудно выкопать могилу. Поэтому заключённых смертников этапировали в Карелию. Но возле Секирного штрафизолятора почва для этого, наверное, подходила. Здесь каждое лето копались большие ямы, которые заполнялись к весне. Кроме того, на выходных штрафизолятор любило посещать тюремное начальство и устраивать пьяные оргии. Бывало, что допившись до ощущения себя богом всемогущим, начальник сам решал, кому из штрафников жить, а кому умереть. И он шёл пострелять...

Кроме мужского изолятора на Секирной горе, был ещё женский штрафизолятор, расположенный на Большом Заяцком острове. Здесь, в небольшом ските, состоявшем из старой деревянной церкви, построенной ещё Петром І, и ещё трёх построек, содержались женщины, отбывающие наказания “за половые преступления”. Речь шла о нерегламентированных тюремным режимом связи с другими заключёнными. Бог его знает, в чём провинились эти несчастные. Но живым свидетельством о грязных преступлениях против человеческого достоинства был рассказ участника нашего паломничества Эрика Яцкевича, родившегося на Соловках в 1940 р. Он поведал, что энкэведисты содержали в отдельных бараках целые гаремы. Детей, рождённых в таких условиях, отбирали, как утверждает Эрик Адамович, для использования в экспериментальной медицине. Ему же повезло, так как женщины его спрятали, а вскоре тюрьму ликвидировали...

Соловки – не место для дискуссий

Соловки – не лучшее место для дискуссий. Не удивительно, что круглый стол, проведённый Соловецким музеем-заповедником ко Дням Памяти, не удался. Позиция украинской делегации о том, что ныне сущие правопреемники СССР должны отвечать за злодеяния эпохи Большого Террора, не была адекватно воспринята. Естественно, одно дело, когда наследуешь флот от Чёрного моря до Тихого океана, золотовалютные резервы и имущество посольств за границей, другое – если… Собственно, не было согласия и между разнообразными российскими организациями, находящимися в составе “Мемориала” из-за уж очень неоднозначного отношения к тоталитарному наследию.

Наверное, на Соловках лучше помолчать, каждому о своём. Здесь молчание красноречивее громкой патетики. Молчат толстые стены Соловецкого кремля, их молчание, хочется верить, уже никому не навредит. Правда, явленная миру, прорвавшись через толщину стен и грифы “совершенно секретно”, теперь уже сама способна о себе рассказать. Нужно только поддерживать её способность к вещанию и свою готовность её слышать.

Владислав Грибовский, кандидат исторических наук