использование материалов разрешено только со ссылкой на ресурс cossackdom.com

Д.В. Сень (г.Краснодар)

Левиафан государственности и казачество: "У какого царя живем..,

тому и служим, верой и правдой казацкой, по чести, без лжи и измены…"

 Казачество… Сколько мифов, загадок, неразрешенных вопросов таит в се­­бе история этого феномена отечественной и мировой истории. Казаки-му­суль­­мане, казаки-старообрядцы, казаки-субботники, казаки-коллаборационисты,  ка­­­заки – подданные Крыма и Турции, Китая… Что различало и объединяло все эти, и мно­гие другие группы казаков? Казаков, никогда, может, и не по­до­з­ре­­вавших о том, что некоторые ученые, "ничтоже сумняшеся", попытают­ся в бу­дущем объединить всех их под стягами "исконного служения России", "ры­ца­­рей православия", "защитников трона и Отечества", ма­ло­вра­зумительно объя­вив их к тому же "суб­этносом русского народа"? Характеристики каза­чест­ва, почти никогда не сводившиеся к единому целому, всегда содержали в себе факты, "неудобные" для представителей т.н. "государственного направ­ле­­ния" историографии. Один из самых "темных" (в оценках) аспектов казачь­ей истории – пребывание казаков за пределами России, сопровождавшееся за­час­тую враждебным к ней отношением. Зато казаки России, невзирая на фак­ты, противоречащие исторической действительности, объявлялись и объ­яв­ля­ют­ся верными проводниками царских (имперских) интересов на окра­и­нах. Рет­­роспективно рассматривая процесс институционализации ранних ка­зачь­­их сообществ, отметим, что подобные взгляды искажают казачью ис­то­­­­рию, обед­ня­ют ее многовековую палитру. Авторы этих оценок намерен­но вы­­­­холащи­ва­ют содержание вольной, антигосударственной природы каза­чест­ва, ис­кус­ст­­вен­но переводя процессы естественного (внутреннего) разви­тия ка­­зачьих сообществ на "рельсы" российского государственного строи­тельст­ва.                      

Ярким примером многовекового существования, культурного развития ка­­за­чества вне пределов России являются кубанские казаки-некрасовцы. Cло­ва, вынесенные в заголовок, были сказаны одним из ка­заков-нек­ра­совцев в Ана­­толии (оз.Майнос, с.Бин-Эвле) заезже­му путе­шест­вен­нику в 1863 г. Дейст­­­вительно, на протяжении своего проживания в Крым­­­с­ком хан­ст­ве (1708 г. – конец 1770-х гг.) некрасовские казаки верой и прав­­­дой служили правя­щим в Крыму Гиреям. Высокое воинское искусство, чест­­ность и храбрость лежали в основе взаимоотношений этих кубанских ка­за­ков с грозными правителями ханства, причем, по-нашему мнению, уверенно мож­­­но говорить о личностном характере отношений сторон [1]. Летом 1709 г по именному указа Петра I в Бахчисарай прибыл дворянин В. Блеклый, кото­ро­му поручалось с помощью богатых подарков склонить хана Девлет-Гирея II к выдаче казаков И. Некрасова, отступивших с Дона на Кубань в конце авгус­та 1708 г. Приняв дары, коварный хан отказался помочь царскому пос­лан­цу, мо­ти­вировав свое решение неосведомленностью о месте пребыва­ния бег­ле­цов. Анализ документов РГАДА [2] свидетельствует, впрочем, об ином. Дев­лет-Ги­рей знал об укрывательстве некрасовцев в Закубанье и не соби­рал­ся ли­шать свое войско в скором будущем столь великолепных воинов. Еще рань­ше ханство отвергло притязания России в отношении И. Мазепы и его ук­­ра­инских казаков, бежавших в Крым. Наконец, в 1711 г. свою позицию по по­воду поддержки беглых казаков определила Османская империя. Потерпев поражение в войне 1710–1711 гг., Россия обязалась по Прутскому договору "не замать" впоследствии не только черкас и запорожцев, "но и казаков, ко­то­рых "Хан Крымский, сиятельнейший Девлет-Гирей, имеет в своем покоре­нии…". Бо­­лее того – согласно данным историка А.Д. Бачинского, в том же го­ду сул­тан­ское пра­ви­­­тельство предложило казакам-некрасовцам переселиться в пре­де­лы Тур­ции. Можно говорить, таким образом, о прямой заинтересован­нос­­ти пра­вительства Ах­ме­да III в использовании Крымским ханством потен­ци­ала казаков и в мест­ной геополитике, и в акциях внешнеполитического характера. В 1730-х гг. хан Менгли-Гирей держал при себе в качестве телохранителей сот­ню некрасовцев во главе с А. Черкесом. Этот же хан, что внешне удиви­тель­но, отправил в хо­де рус­ско-турецкой войны 1735–1739 гг. к казакам-нек­ра­­совцам на Кубань сво­его спец­посланца, предложив им на время боевых дейст­вий в регионе пе­рей­ти на временное жительство в Крым. Казаки, знав­шие об особо лич­ност­ном и заботливом к себе отношении, позволили тогда от­каз­аться: "Егда с Кубани кубанцы в Крым не пойдут кочевать, то-де и оне некрасовцы в Крым жить не пойдут" [3]. Пред­шест­­вен­ники некрасовцев, дон­­с­­кие казаки-старообрядцы, жив­­шие на Кубани с начала 1690-х гг., также весь­­ма быстро оказались на поло­же­нии при­виле­ги­ро­ванных под­­данных крым­­ских ха­нов [4]. Они стали получать жа­ло­ванье, имея воз­мож­ность на­пря­мую жало­вать­ся хану в случае притеснений со стороны ногайцев. Им была вы­­­да­на даже специальная охранная грамота – без ограничения срока ее действия.     

 На тер­рито­рии Османской империи (но уже в сер. XVIII в.) повто­ри­лось примерно то же самое: султаны под­­твердили кубанским ка­закам-некра­сов­цам все привилегии, которыми они по праву пользовались на Кубани. Поч­­­ти все султаны лично знали о том, что в их владениях живут уди­витель­ные "Игнат-казаки", к которым ранее ми­лос­тиво относились другие Османы. В.И. Кельсиев, агент А.И. Герцена на Вос­токе, авторитетно свидетельствовал, что в военное время турки доверяли ка­закам-некрасовцам стеречь казну, гаре­мы, обозы, военную добычу и пр. Пре­восходные воинские качества этих каза­ков признавали даже противники. Пол­ковник русской армии И.П. Липранди, опи­сывая особенности войн с тур­ка­ми в XIX в., указывал, что если ночная цепь ту­­рок "не содержится некра­сов­цами, то очень легко снимать ее и даже зас­та­вать спящую. Одни только нек­ра­совцы содержат передовую цепь столь же зорко, как и наши казаки" [5]. Образную и верную, по сути, оценку по­ло­же­­­ния казаков в Турции, дал казак Ефимов, выкупленный некрасовцами на не­­­воль­­ничьем рынке в Стамбуле и принятый ими в свою среду. В письме (1834 г.), от­правленном в Россию, он писал: "И Салтан Турецкой такую дал во­лю не­к­ра­совцам по всей туретчине: кому только угодно и кто чем может, и тем и за­ни­мается. А служба им бывает тогда только, когда бывает канпания вой­ны. И со­рок левов каждому казаку на сутки, всякая порция, и всякая капи­ров­ка (эки­пи­ровка. – Д.С.) на царском щету. А священников достают от Рос­сии" [6]. Не­пло­хо жилось и задунайским запорожцам в Османской империи, которым так­же за службу были предоставлены широкие права. Вер­ными слугами сво­их пра­­ви­телей – в Цин­ском Китае –  выступили другие ка­­заки, ушедшие с Даль­­не­го Востока и став­шие при­вилегированными "слу­жи­­­лыми людьми" им­пе­ра­то­­ров. Отваж­ные, обласкан­ные властью, они веками  "ус­пеш­но" сохра­ня­ли свою самобыт­ность, оставаясь хрис­ти­анами, исчезнув поч­­ти полностью лишь в нач­але ХХ в. – участники "Боксерского вос­ста­ния" их не по­ща­ди­ли.

А вот что писали на Кубань в мае 1708 г. сво­им соб­рать­ям донские ка­за­ки-бу­ла­вин­цы, оценивая перспективы нор­мализа­ции от­но­шений с ца­риз­мом: "А есть ли царь наш не станет жа­ло­вать, как жа­ло­вал от­цов наших дедов и прадедов, или станет нам на реке ка­кое утеснения чинить, мы Войском от него отло­жим­ся и будем ми­лос­ти про­сить у вышнего творца нашего владыки, а также и у турского ца­ря…" [7]. Кро­ме того, булавинцы пытались на­ла­­дить связи через кубанских ка­­­­­зак­ов не толь­ко с турецкими властями в Ачу­еве, но са­мим султаном Ахме­дом III, проз­рач­но намекая на возможность пе­ре­хода в ту­рецкое подданство. Этот факт тем более примечателен, что до восстания К.А. Булавина не было слу­ча­ев, что­бы донские казаки «вмешивали турок в свои отношения с царс­кими влас­­­тями и пытались привлечь их на свою сто­ро­ну, хотя и в первой половине XVII в. не Дону иногда говорили о возможности сво­­его ухода с "реки"» [8]. И в то же время, когда М. Романов прислал в 1630 г. опальную грамоту на Дон, по­­­велев при этом ка­за­кам, заключив мир с тур­­ка­ми, напасть на владения Речи Пос­­­политой, те с воз­му­щением отка­за­лись. Донцы отве­ти­ли, что не было в их жиз­ни еще при­ме­ра, чтобы они, "при­род­­ные христиане, родив­­шиеся и воз­рос­шие в преданиях свя­тых апостолов, ког­да-либо служили с врагами хрис­тианства заодно, и… что сла­ва и честь за их служ­бу отне­сет­ся не к ним, а… турецким людям" [9]. О какой исключи­тель­ной верности ка­заков интересам России можно говорить, характеризуя ка­за­чест­во в целом, если донцы, например, осмеливались убивать царских пос­лан­цев, пытавшихся надзирать за жизнью в войске в XVII в.? Разве не по­ка­за­тельным является тот факт, что, реально не контролируя, например, волжских казаков, Москва не слишком старалась разубеждать татар Ногайской Орды в подчиненности их царю, а с другой – отказывалась брать при этом на себя от­вет­ственность за "воровство" казаков? [10].          

В кон­це XVII в. тема "измены" вновь оказалась "поднятой на щит" дон­с­ки­­ми ста­рооб­ряд­­­цами, временно захватившими власть в Донском войске. Их ру­­ководители за­­явили тог­да: "…У нас-де свои горше Крыму… лучше-де ныне крым­ской, не­­же­ли на­ши ца­ри на Москве"; "если роззорят Крым, то-де и… им… житья не будет" [11]. Бо­лее того, один из вождей донского рас­ко­­ла – К. Чу­р­носов, выступил с иници­ати­вой объявления на Дону церковной авто­но­мии и избрания сво­е­го донского пат­риарха. В сре­де российских старо­об­ряд­цев, в т.ч. казаков, весь­ма по­пулярным становится мнение о Земле Дон­с­кой, как пос­­леднем остров­ке "ис­­тин­но­го" православия: "Светлая Росия по­тем­нела, а мрач­ный Дон воссиял и преподобными отцами наполнился, яко шес­тикрыль­ние [серафимы] налете­ша" [12]. Один из своих новых городков дон­ские старо­об­­ряд­цы назва­ли "вто­рым Иерусалимом", что, с одной сто­роны, могло по­ниматься в кон­текс­те святости, чистоты Дона "не­чис­той" Моск­ве – "третье­му Риму" и тоже "новому Иерусалиму". С другой сто­роны, ве­ро­я­тен контекст апо­калипти­чес­кой идеи Второго Пришествия, объединен­ной с пасхальной иде­ей Воскресе­ния – идей,, вписывающихся в космо­ло­ги­­ческую кар­тину мира и впол­не отве­ча­ю­щих эсхатологическим ожиданиям лю­дей [13]. Хорошо известно, чем за­кон­чилось ус­мирение Дона в конце 1680-х гг. – пра­­вославная Москва самым кровавым об­разом расправилась с дру­гими пра­во­слав­ными  – старообрядца­ми, вытес­нив оставшихся в живых на Кав­каз. При­мечательно, что эти собы­тия обусловили появление ка­за­ков на Се­­вер­ном Кавказе, сначала – Северо-Вос­точном, затем Северо-За­пад­ном. Уже в 1689 или 1690 гг. первая группа дон­ских казаков появилась на Ку­ба­ни [14].

Несмотря на отдельные случаи возвращения на Дон, основная масса дон­­цов навсегда связала свою судьбу с кубанскими владениями крымского ха­на, как и некрасовцы, для которых Кубань стала новой Родиной.  История ка­заков-некрасовцев является великолепным подтвержде­ни­ем сложности, мно­­гогранности процессов, происходивших в самой ка­зачь­ей среде, процес­сов, необязательно связанных с российскими интере­са­ми и заботой России о поддержке казачества. Крымские ханы, оказав пок­ро­ви­­­тельст­во нек­расовс­ким казакам, способствовали на деле объединению раз­ных групп ка­заков Ку­ба­ни в единое Кубанское (ханское) казачье войско, а в ко­неч­ном ито­ге – формированию новой социокультурной общности – кубанских (по­томст­вен­­ных) ка­заков-некрасовцев [15]. Проживание некрасовских казаков на Кубани – время расцвета Древлеправославной (старообрядческой Церкви) – активизи­ру­­ется церковное строительство, в потайном месте возводится монастырь, и те­перь уже не Дон, а Кубань получает в глазах старообрядцев харак­те­рис­тику оп­­лота православия и святого места [16]. Православная Россия отняла в на­ча­ле XVIII в. у "изменивших" ей донских казаков-староверов (тоже право­слав­ных) все условия для свободной, полноценной жизни, руководствуясь при этом государственными интересами превращения казачества в служилое, под­конт­рольное режиму сословие. Мусульманские же государства – Крымское хан­ство и Османская империя, руководствуясь, в принципе, теми же интере­са­­ми (в вовсе не заботой о спасении казаков) все эти условия иноверным каза­кам предоставили. И казаки Кубани в полной мере воспользовались всеми преимуществами нового подданства, в подавляющей своей массе верой и правдой служа династиям Гиреев и Османов.                                               

В науке нередко под­­черкивается прог­­­­рессивная роль Московского го­су­дарст­ва в поддержке ка­­заков Дикого поля, Терека и пр. При этом явной идеа­ли­зации и гипер­бо­ли­за­ции подверга­ет­ся приверженность казаков интересам царизма, степень монолитности в ка­зачь­­ей среде. Некоторые ученые намерен­но забывают, что крестное цело­ва­ние донских казаков 1671 г. стало возмож­но лишь после тяжелых потерь, по­­­несенных донцами в ходе подавления дви­же­ния С.Т. Разина. При первых Ро­­­­мановых казаки упорно отказывать целовать крест, апеллируя к практике вре­­мен "как зачался Дон казачьими головами". Ин­тересно, как они мотивиро­­ва­ли свой отказ присягать А. Романову в 1645 г.: «"Казаки-де не могут зас­та­вить по-христиански" присягать донцов, среди ко­то­рых имеется много нех­рис­­­тиан и большинство которых родилось от басур­ма­нок» [17]. Если даже мо­ти­вацию отказа признать проявлением лукавства со стороны казаков, то, во-пер­­вых, нельзя отрицать большой политической самостоятельности Войс­ка Дон­­с­кого, проявления здесь идеологии казачьего эгоцентризма и, во-вто­рых, при­сутствия в казачьей среде представителей иных "народов" и ре­ли­гий. А вот что наблюдалось на Дону во второй поло­ви­не XVIII в. – по сведениям свя­щен­­ника ст-цы Терновской (1763 г.) в ней "не обреталось" ни одного жителя "во изо­бра­­­жении и заключении тайны Святыя Троицы в троеперстном сло­же­нии…" [18]. В том же году по заказу церковных влас­тей происходило обсле­до­ва­ние "по Дону и Донцу церковного благочес­тия". Итоги были показательными: выяснилось, что во многих станицах "того рас­колу… немалое чис­л­о ока­за­лось", а крест на иконах в церквах был "старого изображения" [19]. Подоб­но­го рода ситуация являлась характерной и для Терека – в 1763 г. 740 ка­­за­ков-старообрядцев отказались пойти в церковь на исповедь [20]. История повторялась десятилетиями – старообрядцы прес­ле­­до­вались властями (и светскими и церковными). И если некоторых, особен­но "ретивых", церковников власти иногда одергивали, то исключительно в праг­­­матических целях – не доводить же до крайних мер протеста казаков-"хо­ло­пов", обходившихся государству довольно дешево.       

Следовательно, необходимо бо­лее пристально изучать историю вза­и­мо­отношений казачества и государства в религиозной составляющей. В са­мом деле, выражение – "казаки – рыцари правосла­вия" – весь­ма шаткое и спор­­ное, а некритическое восприятие ее идеологичес­кой константы определи­ло сознательное невнимание некоторых историков к фак­там, противоречащим их надуманным утверждениям об исконной вер­нос­ти казаков России, вековой борь­бе казачества, как защитника веры, с Турцией, Кры­мом и пр. Так, в сер. 1620-х гг. запорожские казаки приняли активное учас­тие в династических рас­прях на территории Крымского ханства, под­дер­ж­ав Ша­гин-Гирея, осме­лив­ше­гося бросить вызов турецкому султану. Вся вто­рая по­ло­вина 1620-х гг., пишет крупный знаток проблемы Б.Н. Флоря, "прош­ла под фла­гом участия за­порожцев в междоусобной войне в Крыму, куда они не­од­но­кратно совер­ша­ли походы вместе со сторонниками Шагин-Гирея" [21]. Показательно, что, как и казаки-булавинцы, часть запорожцев стала рас­смат­ри­вать Крым как место убежища в случае своего поражения. Запо­рож­с­кая верхушка поощряла и раз­ви­вала, например, в XVIII в. торговые, полити­чес­кие связи с Крымом и Тур­ци­­ей [22]. И в то же время, когда крымский хан Ис­лам-Гирей помогал Б. Хмель­ницкому, Войско Донское продолжало ак­тив­но бо­роться с Крымс­ким ханством [23].

Подводя итог рассуждениям о природе казачества в целом, сделаем сле­ду­­ющие выводы: 1) казачество не есть порождение исключительно российс­кой ис­­то­рии; 2) нельзя говорить об однотипности развития казачьих со­об­ществ, при­з­нав, впрочем, неизбежность превращения всех их в служилых лю­дей го­су­дарства (но не только России); 3) историю казачества непра­во­моч­но рас­­смат­ривать исключительно в контексте "огосударствления" окраин, без изу­­­­че­ния происхождения, социальной структуры самого казачества, анализа его пси­­хологии; 4) в развитии процесса покорения казачества царизму следу­ет приз­нать значительную долю прагматизма казачьих лидеров, рассчитывав­ших на полу­че­­ние политических и материальных выгод от этого; следова­тель­­но, исконная преданность казаков России, Империи, идеям обороны рос­сийс­ких границ, веры православной – во многом миф, политический конст­рукт, за­частую да­ле­кий от настроений в среде рядовых казаков.   

Представление о необязательном характере службы, отраженное в по­ня­тиях "вольный казак", "вольное казачество", сыграло, как обоснованно счи­тал А.Л. Станиславский, огромную роль в формировании социальной психо­ло­­гии казачества [24]. В понимании этой психологии надо, как представля­ет­ся, более вдумчиво отнестись к словам крупного ученого С.Г. Сватикова о  том, что нельзя рассматривать природу казачества с позиций несовместимых на­чал – тяги к свободе и службы государству. Историк призывал увидеть в фе­­но­­мене казачества две стороны одной медали, что, как справедливо пишет С.М. Мар­ке­до­нов, "в казаковедении сравнимо с появлением гегелевского диа­лек­ти­ческого ме­тода в философии" [25]. Иначе никогда не будет поняты муд­рость, глу­бинный смысл старой донской поговорки: "Не тот казак, кто жив ос­тался, а тот, кто за волю на веревке болтался!". Одни ка­за­ки Кубани (нек­расовцы), презрительно называя Петра I "царем-Ерохой", пре­воз­носили ту­р­ец­­к­о­го Ца­ря. Другие кубанские казаки (черноморцы), ругая Ека­терину II, доб­ровольно бегуn в турецкую Анапу даже в первой четверти XIX в.

Тем го­сударям и го­су­дарствам, которые давали дышать казакам воз­ду­хом СВОБОДЫ – в церквах, на май­­­дане, в походном марше – они СЛУЖИЛИ ве­рой и прав­дой! В этом – главная тайна казачества, все составляющие ко­то­рого ис­то­рически неизбежно должны были подчи­нить­ся Левиафану. В этом – ключ к пониманию того, что казачество – "всеобщая индивидуаль­ность", "вымышлен­ное царство" принадлежности к какой-то и чьей-то "искон­ности".      

Примечания

1.  Сень Д.В. "Войско Кубанское Игнатово Кавказское: исторические пути казаков-нек­ра­совцев (1708 г. – конец 1920-х гг.). Изд. 2-е, испр. и доп. Краснодар, 2002. С.23–103. 

2.  Российский государственный архив древних актов (РГАДА). Ф.123. 1709 г. Оп.1. Д.1. Л.6–16. 

3.  РГАДА. Ф.177. Оп.1. 1739 г. Д.128. Л.214 об.

4.  Боук Б.М. К истории первого Кубанского казачьего войска: поиски убежища на Северном Кавказе // Восток (Oriens). 2001. №4. С.33–35.  

5.  Липранди И.П. Особенности войн с турками. Отрывок из книги «Некоторые за­ме­чания по поводу двух статей под заглавием "Малая война"» / Изд. Л.В. Фомин. СПб., 1877. С.109.

6.  Архив внешней политики Российской империи (АВПРИ). Ф.161/4. Оп.729/2. 1837–1870 гг. Д.20. Л.10.

7.  Булавинское восстание. 1707–1708. Сб.док-в. М., 1935. С.464.

8.  Пронштейн А.П., Мининков Н.А. Крестьянские войны в России XVII–­XVIII вв. и донское казачество. Ростов н/Д., 1983. С.261.

9.  Савельев Е.П. История казачества. Ростов н/Д., 1990. Ч.3. С.322.

10.                 Трепавлов В.В. Вольные казаки и Ногайская Орда (некоторые подробности ранней истории казачества) // Восток (Oriens). С.40–44.

11.                 Цит. по: Мининков Н.А. [Рец.]. Д.В. Сень. "Войско Кубанское Игнатово Кавказ­с­кое": исторические пути казаков-некрасовцев (1708 г. – конец 1920-х гг.) //  Отечествен­ная история. 2001. №5. С. 196.

12.                 Дополнения к Актам историческим, собранным и изданным археографическою ко­миссиею. СПб., 1875. Т.12. Док. №17.

13.                 Успенский Б.А. Восприятие истории в Древней Руси // В кн.: Б.А. Успенский. Избр. тр. М., 1996. Т.1. С.93.

14.                  Боук Б.М. Указ. раб. С.32.

15.                 Сень Д.В. "Войско Кубанское Игнатово Кавказ­с­кое"… С.28–31, 36–37, 38–41, 52–80, 101–103 и др.

16.                 Там же. 65–71.

17.                 Цит по: Томсинский С.Г. Очерки истории феодально-крепостнической России. М.,:Л., 1934. С.137.

18.                 Государственный архив Ростовской области (ГАРО). Ф.55. Оп.1. Д.1490. Л.51.

19.                 Там же. Л.52.

20.                 Гриценко Н.П. Из истории старообрядчества на Тереке в ХVIII–XIX веках // Вопросы истории Чечено-Ингушетии. Грозный, 1977. Т.11. С.73.

21.                 Флоря Б.Н. Запорожское казачество и Крым перед восстанием Хмельницкого // Исследования по истории Украины  и Белоруссии. М., 1995. Вып. 1. С.53.

22.                 Архив Коша новой Запорожской Сечи: Опись дел 1713–1776 гг. 2-е изд., испр. и доп. К., 1994. С.162, 164, 173, 174, 175, 177 (на укр. яз.).  

23.                 Мининков Н.А. Донское казачество в эпоху позднего средневековья. Ростов н/Д., 1998. С.395–397.

24.                 Станиславский А.Л. Гражданская война в России XVII в.: Казачество на пере­ло­ме истории. М., 1990. С.7.

25.                 Маркедонов С.М. С.Г. Сватиков – историк и общественный деятель. Ростов н/Д., 1999. С.117.