Характеристика двух важных деятелей времени - Сирка и Самойловича.- Приход
короля Яна Собеского в Западную Украйну и замешательство между старшиной и
козацкой массой в восточной Украйне.- Действия короля и его воевод против
татар под Жорнищами, Немировым, Чигирином и Паволочью.- Гибель Нурредин-салтана
и бегство его войска от поляков.- Доносы Самойловича на Сирка в Москву.- Оправдательное
посольство Сирка к царю.- Отказ царя в просьбах Сирка.- Сношения Сирка с польским
регимантарем Мондреевским и королевским послом Завяшею.- Рассказ об этом самого
Сирка и царского посла Перхурова.- Поход Сирка под Перекоп вместе с князем
Каслулатом Муцаловичем, стольником Леонтьевым, стрелецким головой Лукашкиным,
донским атаманом Минаевым, киргизским мурзой Мазаном.- Рассказ о том же походе
Сирка в Крым Самойлом Величком.
Открытое обращение Яна Собеского к Ивану Сирку за помощью для совместной
защиты Правобережной Украйны от мусульман сразу подняло на ноги противника
Сирка, гетмана Самойловича, и заставило его подозревать кошевого атамана в
неверности русскому царю. Снрко и Самойлович были
бесспорно самыми сильными людьми своего времени и типичными выразителями воли
управляемого ими народа. Оба они были верными слугами московского царя,
оба по-своему любили свою родину, оба в той или другой мере ненавидели турок,
татар и поляков, но оба же они столкнулись на одном и том же пункте и различно
высказались о средствах для спасения родины, и между ними возгорелась неугасимая
вражда. Самойлович был человек властный и честолюбивый: он лелеял в душе мысль
о владычестве над всей Украйной и Запорожьем. Не встречая противоречия на
пути своих стремлений в Левобережной Украйне, Самойлович, однако, нашел большое
препятствие в виде независимой и сильно организованной общины, Запорожья и
его представителя, весьма популярного и весьма влиятельного кошевого Сирка.
Сирко был также человек властный, хотя и менее честолюбивый, чем Самойлович;
он не прочь был и от того, чтобы взять в свои руки гетманскую булаву. Мужественный,
неустрашимый, свободолюбивый, страстный, горячий, Сирко не признавал притязаний
Самойловича и открыто питал к нему чувство вражды и неприязни. Но, кроме этого,
был и другой пункт, на котором так резко расходились кошевой и гетман: гетман
благо для своей родины, а главным образом для себя, видел в полном подчинении
себя и Украйны Москве; Сирко залогом блага для родины считал независимость
Запорожья от украинского гетмана и московского царя: за царя, за веру отцов
Сирко готов был сражаться против всех врагов и во всякое время, но в то же
время он мужественно отстаивал и самостоятельное положение своего низового
запорожского войска. Но так как сношения запорожского войска с Москвой производились
через гетмана, то последний нигде не упускал случая, чтобы бросить тень подозрения
в неверности русскому царю кошевого Сирка. Гетман Самойлович беспрестанно
писал донос за доносом в Москву на Сирка, указывал на неверность кошевого
царю и собственную преданность русскому престолу. Сирко старался всячески
оправдать себя в глазах царя н старался доказать, что, сносясь с польским
королем, крымским ханом, гетманом Дорошенком, он все же может оставаться и
пребывать верным русскому царю.
Но намерение польского короля идти в Правобережную Украйну обеспокоило не
одного Самойловича: оно взволновало и все население Украйны правой стороны
Днепра. Видя наступление польских войск, жители вообразили, что король идет
с тем, чтобы взять у русского царя Киев и вместе с Киевом всю восточную Украйну.
Все чувствовали какую-то тревогу и ожидали необыкновенных событий. Но события
эти не выходили из ряда обыкновенных дел. Действие открыли, прежде всего,
татары.
Января 13 дня 1675 года кошевой Иван Сирко послал через аапорожцев Яковлева
и Лохвицкого письмо Ивану Самойловичу и в этом письме сообщал разные вести
гетману: о приготовлении крымского хана к походу, о намерении Нурредин-салтана
и Ширим-бея идти в Белогородчину на оборону волынской земли и турецкой границы;
о приглашении запорожцев со стороны калмыков воевать Крым и о возвращении
с Низа запорожского товариства и о распущении его, вследствие изнурения лошадей
и недостатка в пропитании, в город для прокормления [1].
Несмотря на это, гетман Самойлович через московского подъячего Михайлова доносил
царю, что к нему, гетману, пришла подлинная весть о Сирке, который, будто
бы, собирался идти разорять те самые русские города, которые разорял вор и
богоотступник Стенька Разин, и не исполнил своего замысла единственно потому,
что в том старшина запорожская помешала ему. Теперь же он несомненно собирается
к польскому королю и уже писал к нему, как король укажет идти к нему, пехотой
ли, конницей ли и с пушками или без пушек [2].
Клевеща на кошевого царю, Самойлович в то же время посылал самые дружеские
письма Сирку в Сичу. Так, отправляя назад запорожского козака Лохвицкого,
гетман писал письмо кошевому в всему низовому товариству и, выражая в нем
свои прежние знаки к ним расположения, советовал не доверять дружбе ляхов
и воевать турок и укорял Сирка за то, что он не помнит доброты гетмана и питает
к нему вражду: "Лучше любовь имЪть, нежели питать недружбу: любовь доброе
между людьми умножаетъ, а несогласiе все развЪваетъ и ни во что обращаетъ.
О КелебердЪ, которую просилъ себЪ господинъ кошевой, пусть не теряетъ надежды:
если онъ пожелаеть жить съ нами въ городахъ, то для него не только это мЪстечко,
но и другiя найдутся, и такъ какъ въ КелебердЪ нЪтъ еще никакого устройства,
то объ ней нечего и убиваться особенно. О Переволочномъ перевозЪ долженъ вамъ
сказать, что одну половину его доходовъ будеть вамъ доставлять полтавскiй
нолковникъ, а другую оставлять на нолковыя надобности. Пусть онъ, кошевой
Сирко, не претендуетъ на насъ и за то, что мы удержали у себя до царскаго
указа королевскихъ пословъ, Ъхавшихъ нзъ Сичи, и провожавшихъ тЪхъ пословъ
запорожцевъ: живя подъ властью монарха, мы должны дЪлать то, что ему, какъ
Богу, угодно. Впрочемъ, пословъ вашихъ мы держимъ не въ заключенiи, а во всякомъ
довольствЪ, и для нихъ лично, и для ихъ лошадей даемъ пропитанie и кормъ.
Когда придетъ царскiй указъ, то мы готовы отпустить ихъ туда, куда будеть
приказано намъ" [3].
Но задержка Самойловичем польских послов не могла остановить короля в предположенном
им походе на Правобережную Украйну для борьбы с мусульманами. Король вышел
с начала года, в глубокую и холодную зиму, в Правобережную Украину для борьбы
с гетманом Дорошенком и его союзниками татарами, над которыми предводителями
были Нурредин и Хаджи-Герай. При короле были: князь Димитрий Вишневецкий,
воевода Станислав Яблоновский, полковник Александр Поляновский, гетман Николай
Сенявский, полковник Михаил Ржевуский и гетман литовский князь Михаил Радзивилл.
Первые три весьма удачно действовали против татар и козаков пвд Жорнищами
и Немировом; последние три — под городом Чигирином и местечком Паволочью.
У Паволочи Нурредин-салтан был убит, а его четырехтысячное войско бежало;
самое местечко Паволочь было осаждено князем Радзивиллом с трехтысячным отрядом
войска и после жестокого приступа отдалось на милость короля. После взятия
Паволочи вождь запорожских казаков Иван Сирко, прославившийся в борьбе с татарами,
волею польского короля, объявлен был главнокомандующим ("dictator") запорожсквгв
войска, причем ему посланы были войсковые знаки. Так передает об этом событии
летописец Ян Юзефович[4].
По другим указаниям, при взятии Паволочи было 800 человек каних-то козаков;
из них польский король образовал потом особый корпус, раздал им жалованье
и платье и назначил за "гетмана" Ивана Сирка. Но и тут все-таки ясных указаний
не имеется на то, чтобы Сирко был при осаде Паволочи [5].
Историк польского народа Шмидт говорит, что польский
король Ян Собеский, желая поколебать значение Дорошенка, объявил "атаманом"
вместо него Ивана Сирка, и Сирко в конце апреля месяца напал под Злочовым
на отряд союзных Дорошенку татар и разбил иу [6].
В начале марта через гетмана Самойловича препровождено было, на имя кошевого
Сирка, запорожскому войску царское жалованье — 500 червонцев, 150 половинок
анбургского и польского сукна, 50 пудов свинцу и 50 пудов пороху; а в начале
апреля того же года гетман писал жалобу на кошевого Сирка воеводе князю Григорию
Григорьевичу Ромодановскому, в котором называл Сирка тайным недоброжелателем
русского царя и явным сторонником польского короля: "ИзвЪщаю тебя, благедЪтеля
моего, что давній врагъ, Сирко, на сырной недЪлЪ присылалъ кь намъ писаря
своего съ нЪкоторыми товарищами войска, подъ предлогомъ требованія запасовъ,
а въ действительности для развЪдки о поведеніи нашихъ полковъ и о мЪстЪ нахожденія
польскихъ вайскь. А про то, что всегда говорилъ Сирко, мнЪ самъ нисарь, по
сэвЪсти, сказалъ и своею рукой на бумагЪ написалъ, а именно: Сирко служить
МосквЪ не помышляегь и что-де присягалъ онъ въ МосквЪ поневолЪ, а какъ родился
за ляхами, такъ и умереть хочетъ за ними. А что освободили его изъ Сибири,
те онъ о томъ никого не просилъ, да, кромЪ того, у него съ нЪсколькими людьми
была и такая мысль, чтобы самимъ оттуда уйти. А что онъ, помимо гетманскаго
вЪдома, выпросилъ себЪ мЪстечко Келеберду, то онъ недаромъ того добивался:
если бъ только онъ могъ туда войти, то у него было бы прямое убЪжище. Было
и есть у Сирка намЪреніе заодно действовать съ ляхами, но только войско съ
нимъ въ томъ не соглашается, а что до пущенной имъ молвы о приходЪ въ нашу
Украйну ляховъ, то это онъ дЪлалъ для того, чтобы склонить на свою сторону
Полтавский полкъ. НапослЪдокъ онъ войску такъ сказалъ: "Хотя-де въ десяти
коняхъ поЪду, а буду тамъ". И я, гетманъ, зная непостоянство Сирка, посылалъ
нарочныхъ посланцевъ къ запорожскимъ козакамъ, совЪтуя имъ держаться нашего
государя и быть со мной въ добромъ совЪтЪ. А онъ собака, отписалъ мнЪ листъ,
какъ къ безумному, — тотъ листъ посылаю твоей милости и прошу о возвратЪ его
мнЪ обратно; а что до его угрозъ, то объ нихЪ совЪстно и писать твоей милости:
грозитъ поднять орду, произвесть бунты и замЪшаніе. И несмотря на все это,
вновь посылаетъ кь царскому величеству, чтобы ему дали войска, въ особенности
позволили бы набрать калмыковъ и призвать ихъ въ Запорожье. Увидишь, твоя
милость, что онъ взявъ калмыковъ, минетъ Крымъ. Да и самозванца онъ держалъ
потому, что, надЪясь на калмыковъ, съ которыми большое знакомство ведетъ,
думалъ идти къ Астрахани и къ Сибири. Моя мысль такова, чтобы калмыковъ тЪхъ
вручить или кому-нибудь на Дону, или твоей милости, или харьковскому полковнику,—
оттуда съ ними надежнее будетъ промышлять Крымъ, нежели изъ Запорожья... О
всемъ томъ писарь Сирка, рассказавъ мнЪ, просилъ меня, чтобы я не ославилъ
его въ этомъ дЪлЪ, а что обЪщался мнЪ и впредь тайно извЪщать обо всемъ" [7].
Совсем иное говорили посланцы Сирка, полковник Грицько Минченко и 41 человек
товарищей, прибывших в Москву мая 2 дня. Послы передавали, что когда, по выезде
из Сичи, они прибыли в Батурин, то гетман, осердясь на Сирка за то, что кошевой
прежде отправления своих посланцев, писал ему, гетману, о присылке в Сичу
жалованных на Келеберду и Переволочный перевоз царских грамот и об отдаче
запорожцам взятых Ханенком армат, задержал посланцев у себя полторы недели,
не дав им листа к царю и не послав Сирку жалованных грамот. Относительно сношений
Польши с Запорожьем кошевые посланцы передали то, что польский король четыре
раза присылал зимой на Кош к Сирку с приглашением идти к нему в обоз, но Сирко
всякий раз отказывал королю тем, что без указа царского величества идти к
нему не смеет. Этот ответ Сирко давал через королевских посланцев, но своих
он никогда к королю не посылал; не посылал он к королю и тех двух чечельничан,
которых задержал было в Батурине и которые добровольно пришли с королевскими
послами; не получал Сирко и жалованья от короля Яна Собеского, только от умершего
короля Михаила Вишневецкого козаки получили 1 000 ефимков, а больше того не
бывало. Не сносился Сирко и с Дорошенком, да и Дорошенко к Сирку никого не
присылал. Сирко только и сделал то, что после Рождества Христова, в мясоед,
посылал с 300 человек пехоты и несколькими человеками конницы, под начальством
полковников Миска да Волошенка, под турецкий город Очаков, что сидит над Лиманом;
те полковники, взяв стада под Очаковым, вернулись на Кош перед сырной неделею.
Да в Филиппов пост приходило к Сирку калмыков 100 человек, посланных от тех,
которые стояли на Молочных Водах, в 100 верстах от Сичи, но Сирко с ними никуда
не ходил, во-первых, потому что лошадей не было, а во-вторых, потому, что
послать было некого: войско разделилось пополам и стояло врознь. Сирко дал
калмыкам хлеба и соли и отпустил их с Коша. Ко всему этому посланцы прибавили
еще то, что когда прошлой весной возвращался из Украины Калга-салтан в Крым,
то в 60 верстах ниже Сичи, на Тавани [8], запорожцы
разбили его и большой ясырь и намет у него отбили, и тот намет гетману в подарок
отослали. Запорожцы и теперь бы большую помеху туркам чинили, своим войском
на море беспрестанно ходили б, но у них больших челнов на то нет; есть суда
малые, в которых, для собственной нужды, может сесть самое большее 10 человек,
но теми судами в море ходить нельзя, держатся же они только для рыбной ловли
и для всякого хоромного и дровяного припасов [9].
Вслед за Грицьком Минченком послан был Сирком лист царю через Грицька Дробиненка,
прибывшего в Москву мая 3 дня. И тут Сирко уверял царя в своей преданности
к нему. "Божіею милостію, великому государю царю и великому князю Алексию
Михайловичу вЪрные слуги войско запорожское днЪпровое, кошевое, верховое,
низовое, будучее на поляхъ, на лугахъ, на полянкахъ и на всЪхъ урочищахъ днЪпровыхъ
и полевыхъ, и морское, кошевой атаманъ Иванъ Дмитріевичъ Сирко, старшина и
чернь, вашему царскому пресвЪтлому величеству многолЪтія и одолЪнія надъ непріятелями
и вашимъ царскаго пресвЪтлаго величества наслЪдникамъ оть всесильнаго Христа
Спаса оть вЪрной службы нашей усердно желаемъ и нижайшія наши поклоненія до
лица земнаго, падши передъ вашимъ царскимъ пресвЪтлымъ величествомъ, сотворяемъ.
Въ нынЪшнемъ 1675 году, марта 8 дня посылаемъ мы изъ Коша нашихъ товарищей
Грицька Дробиненка и Федьку къ вашему царскому пресвЪтлому величеству, объявляя
вамъ, что его королевское величество въ третій раз пишетъ намъ о томъ, чтобы
мы шли къ нему на службу и чинили бы общій на бусурманъ промыселъ. Но мы,
вЪрно служа вашему величеству, без указа вашего величества не идемъ, а будеть
на то указъ, тогда идти готовы. Да чрезъ этихъ же посланцевъ нашихъ бьемъ
челомъ вашему величеству прислать намъ въ Запороги 20000 войска, кромЪ того
просимъ послать донскому войску и калмыцкому тайшЪ Аюку указъ о присоединеніи
къ намъ для общаго промысла надъ крымскими улусными людьми, а гетмана направить
въ Крымъ Муравскими шляхами. И какъ придетъ къ
намъ на Кошъ гетманское войско, то мы тотъ же часъ пойдемъ единодушно за вЪру
православную и за церкви божіи чинить промысел на Крымъ и на крымскіе улусы.
ИмЪемъ подлинную вЪсть, что вся воинская орда пошла на помощь къ турскому
султану, а коль скоро ханъ услышалъ бы о нашемъ выходЪ, то онъ тотъ часъ же
покинулъ бы чужую и вернулся въ свою землю. Бьемъ челомъ вашему величеству
и о пушкахъ, порохЪ, ядрахъ, о всЪхъ нашихъ прямыхъ кдейнотахъ и в войсковыхъ
коняхъ, которые забралъ гетманъ Иванъ Самойловичъ у Михаила Ханенка, теперь
держитъ у себя и не возвращаетъ ихъ намъ въ Кошъ. Да чтобы ваше царское пресвЪтлое
величество пожаловали насъ перевозомъ въ ПереволочнЪ, котораго намъ не дали.
Просимъ и о морскихъ челнахъ, сколько ихъ есть готовыхъ, чтобы они присланы
были намъ въ Переволочну. Смилуйся, великій государь, не презри насъ, вЪрныхъ
слугъ своихъ, своимъ милостивымъ окомъ. При семъ нижайшіе услуги наши вашему
царскому величеству премногую милость отдаемъ. Данъ съ Коша надъ Чортомлыкомъ
въ ныньшнемъ 1675 году, марта въ 4 день. Вашему царскому пресвЪтлому величеству
вЪрные нижайшіе слуги кошевой атаманъ Иван Сирко со всЪм войскомъ запорожскимъ
до лица земного челомъ бьемъ" [10]. В мае месяце
того же года Сирко снова написал лист царю, в котором просил великого государя
взять его, Сирка, окруженного в Сичи опасностями, из Запорожья и позволить
жить, с женой и детьми, "в прежнем дому своем, в Мерефе" [11].
На этот лист царь, настроенный наветами гетмана Самойловича, отвечал Сирку
полным отказом по всем пунктам его просьбы: к польскому королю не ходить,
а идти одному с козаками на море; о клейнотах не хлопотать, потому что клейноты
те вручены польским королем Ханенку, а Ханенко их передал Самойловичу; а о
Келеберде и Переволочанском перевозе узнать от гетмана, который ответит Сирку
по своему рассмотрению; ни о царском войске, ни о донском козачестве, ни о
калмыцком тайше не просить, — калмыцкие тайши, вместе с черкасским князем
Каспулатом Муцаловичем, ногайскими и едисанскими ордами, особо от Сирка, пойдут
на крымские улусы, а сам гетман, соединясь с князем Григорием Ромоданевсним,
пойдет против турского султана и крымского хана. Наконец, тут же царь внушал
Сирку и то, чтобы впредь из Запорожья являлось в Москву не полтораста, не
сто и не сорок человек посланцев, а всего лишь десять человек, лишние же будут
кормиться в Москве на свой счет [12].
После этого не мудрено, что Сирко не исполнил одного из приказаний царя,
— прекратить сношения с польским королем: мая 13 числа, того же года, писал
Сирку из Межибожья коронный региментарь Андрей Мондреевский письмо, в котором
извещал, что, услышав от господина Стремежского, бывшего с Сирком на подъезде,
о походе Сирка на оборону веры христианской, на защиту престола королевского
и на побеждение гордости бусурманской, он, Мондреевский, тот же час о дву-конь
известил короля о двукратной победе Сирком неприятелей и об освобождении им
многих полоняников [13] из неволи и в заключение
приглашал его приехать с товарищами к королю, за что обещал ему самому большую
милость и вечное воздаяние от короля, а всем его товарищам "барвы", т. е.
платья богатые, и довольство во всем; место, куда бы Сирко мог приехать к
нему, Мондреевский назначал городки Бар и Деразну. К этому письму приложено
было другое письмо к тому же Сирку и от того же лица. В нем, от 5 июня, региментарь
извещал Сирка, что к нему отправлен, на услугу, сотник и товарищ Мондреевского
с десятью хоругвями, которым Сирко может приказать присоединиться к себе у
Олатычева и Брагилова. Но так как эти хоругви представляют из себя пехоту
и Сирко оттого не требует сотника к себе, то поэтому Мондреевский просил Сирка,
чтобы он прислал к нему на подъем кошевое войско, потому что врагов сойдется
далеко не столько, как предполагалось, а несколько десятков тысяч, да и к
тому же пешее войско всегда удобнее оставлять при крепости, а конным делать
нападение на неприятеля. А если бы самому Сирку захотелось осадить пехотой
Винницу, хотя бы со стороны Седлища, то там такую всегда можно будет приманить,
лишь бы о том господину Стахорскому, где бы он ни был, сказать [14].
В самом конце месяца мая гетман Самойлович известил царя, что кошевой Сирко
принимал у себя в Сичи посла польского короля Яна Собеского ротмистра Ивана
Завищу и, отпуская его от себя, под видом того, чтобы проводить посла из Сичи,
взял с собой немалую часть войска и вышел в степь, но тут войско, видя, что
он замыслил идти к королю, остановилось и, выбрав себе другого старшого, вернулось
в Сичь; Сирко же, с небольшой, но верной ему дружиной и польским послом, направился
к королю [15]. Однако, это известие гетмана
оказалось не совсем верным, в чем уверяли сами запорожцы письмом на имя царя.
По славам запорожцев и их наказного атамана Ивана Брекала, дело происходило
так: апреля 21 дня козаки принимали у себя московского посла Василия Перхурова,
привезшего им царское жалованье — 500 червонцев, 150 половинок сукна, 50 пудов
свинцу и пороху и держали у себя царского посла с 21 апреля по 1 июня; задержали
же они посла потому, что поджидали к себе кошевого Ивана Сирка, а почему и
как Сирко вышел из Сичи, козаки объясняли так: весной на святую четыредесятницу
приезжал к ним польский посол Иван Завиша, приглашая козаков на службу к польскому
королю, но войско от предложения отказалось и послало с тем послом к королю
двух своих козаков; обо всем этом войско известило и гетмана Самойловича.
Дело произошло апреля 12 дня; в этот же день Сирко, взяв с собой часть конного
войска, пошел в поля за Буг для добычи и языка; разгромив за Бугом орду, Сирко
расположился там станом с отрядом несколько более двухсот человек и поджидал
случая, чтобы вновь напасть на врагов. В это самое время и прибыл царский
посол Василий Перхуров; запорожцы, со дня на день поджидая Сирка в Сичи и
не дождавшись его, решили наконец не удерживать больше посла в Запорожье и
отправили его от себя июня 1 числа, обещаясь известить царя о приходе Сирка
в Сичу и о всех вестях, которые он привезет с собой [16].
Сам Сирко, вернувшись в Сичу, писал обо всем, что с ним произошло по выходе
из Запорожья на Буг, к боярину князю Ромодановскому следующее письмо: "АпрЪля
12 числа вышелъ я изъ Коша, съ частью конныхъ козаковъ, не для, чего иного,
какъ для того, чтобы чинить промыселъ надъ турками и татарами и узнать обо
всЪхъ ихъ замыслахъ. Пробывъ несколько въ КугманЪ и въ другихъ обыкновенныхъ
местахъ, гдЪ обращаются непріятели, я однимъ погромомъ шестью (sic) орду разгромилъ
и 1000 человЪкь христіанского ясыря изъ неволи освободилъ потомъ узнавъ, что
присланный турецкимъ султаномъ Ибрагимъ-паша отъ ДнЪстра къ Рашкову перешелъ,
а крымскій ханъ у Чернаго-острова сталъ и оба вмЪстЪ подъ Кіевъ положили идти,
я ни мало, не медля, на Кошъ повернулъ. Идя полемъ близъ рЪки Великаго Ингула,
я наткнулся на крымскую орду и на городчанъ къ Дорошенку шедшихъ; тутъ божьей
помощью и счастьемъ великаго государя, я ихъ всЪхъ разбилъ и языкавъ взялъ;
тЪ языки сказали мнЪ, что они шли къ ханову сыну, который стоялъ при ДорошенкЪ
съ 500-ми татаръ. Пришедъ же на Кошъ іюня въ 16 день, я обо всемъ твоей княжей
милости подробно написалъ. А прежде моего прихода на Кошъ, другимъ днемъ,
пришли къ намъ больше двухъ сотъ человъкъ калмыковъ и донскихъ козаковъ, имъя
большую охоту съ непріятелемъ побиться, а особенно на Крымъ ударить, потому
что тамъ теперь, кромЪ одного Калгисалтана въ ПерекопЪ, совсЪм войска нЪтъ.
И если бы твоей милости угодно было съ господиномъ гетманомъ намъ козацкого
войска и ратныхъ людей прислать, то мы могли бы большое замЪшаніе нынЪшнимъ
временемъ въ Крыму учинить" [17].
Иначе изложил все это дело царский посол Василий Перхуров, возвратившийся
в Москву, июня, 24 дня. Перхуров рассказывал следующее. Приехав в Сичу, он
кошевого атамана Сирка там не застал, потому что апреля 10 дня [18]
кошевой из Запорожья ушел; ушел же он вот почему: приезжал к нему польский
посол Иван Завиша и обнадежил Сирка, что королевское величество пожалует его
честью, сделает гетманом над всеми гетманами, так как королевское величество
всегда сетует, что Сирко, такой славный воин, в ратном деле большой промышленник,
много лет на поле подвизавшийся, но и по настоящее время не взыскан и не пожалован
честью. Привез тот посол войсковой старшине королевского жалованья — кошевому
40, судье, писарю, асаулу по 10 червонцев; козаки, узнав о том, отняли у старшины
те все 70 червонцев и положили их в войсковую скарбницу. Сирко, по приезде
посла, собирал две рады, и на тех радах Завиша говорил козакам, чтобы они
вновь сделались подданными польского короля и шли бы к нему на помощь, обнадеживая
их и деньгами, и сукнами, и жалованьем. Но войско, выслушав это, ответило,
что прежде того ходило оно на помощь к польским королям в штанах, а возвращалось
от него без штанов. Тогда Сирко, выкинувшись из рады, пошел из круга сперва
один с Завишей, а потом к нему пришло в поле около 300 человек козаков. Рассердись
на козаков, питая надежду на польского короля и будучи недоволен на гетмана
за то, что именно он, а не Сирко, получил этот чин, кошевой назначил вместо
себя наказного гетмана Ивана Брекала, а сам ушел к королю. На отходе козаки
говорили Сирку, чтобы он к польскому королю не ходил; если же пойдет и станет
ему служить, то они отыщут его жену и будут держать ее в крепости, на что
Сирко им отвечал, что прежде всего он желает сделать угодное королю, а король,
пожаловав его гетманом, прикажет и жену его отыскать. По выходе из Сичи, от
Сирка отделилось около ста человек козаков с Власом Бородавченком во главе,
и пошли под турецкие города Кизыкермень и Касмин. Потом Влас Бородавченко
вернулся в Сичь и привел с собой трех человек языков; те языки сказали, что
турецкие паши стоят под Рашковым и Брацлавом, а сколько всего войска, того
не знают. Во время пребывания царского посла в Запорожье, ходил из Сичи, с
300 Козаков, бывший кошевой атаман Луцык, под город Перекоп, а обратно из
Крыма — в Белогородчину; он был в походе пол-третьи недели и пришел в Сичу
с большой добычей и ясырем,— на каждого козака по одному ясырю. А раньше приезда
в Сичь посла ходило около 40 человек козаков под турские города на море, и
те козаки благополучно вернулись на Сичь, достав себе по 15 ефимков да по
два ясыря на человека. За неделю перед самым отъездом царского посла из Запорожья,
500 человек козаков ходили под Перекоп с начальным человеком Василием Трофимовым,
тем самым, который раньше задержан был в Москве до привоза туда самозванца;
да на море, кроме того, ходило человек 300 или больше того. Все запорожцы
очень желали, чтобы к ним пришли калмыки, человек 300 или 500, тогда бы они
немедленно ударили на Крым; давно были бы козаки в под Перекопом, да Сирко
своим походом их остановил [19].
Сводя к общему все четыре показания — Самойловича, Сирка, Брекала и Перхурова,
— мы видим, что запорожцы с своей стороны утаивали обо всех своих намерениях,
а Самойлович и Перхуров с своей стороны чересчур подозревали их в коварных
замыслах. Несомненно здесь одно, что хотя Сирко и сносился с польским королем,
желая через него добиться гетманской булавы, но он вовсе не думал изменять
русскому царю, а тем более мирволить крымскому хану.
И точно, октября 1 дня 1675 года Сирко, доносил гетману Самойловичу, что
в Сичу, по царскому указу присланы были черкасский князь Каспулат Муцалович,
стольник Иван Леонтьев, голова стрельцов Иван Лукашкин, донской атаман Фрол
Минаев (с 200 донцов) и калмыцкий начальник мурза Мазан. С ними Сирко, имея
у себя 1500 человек козаков, ходил сентября 17 дня под город Перекоп и, будучи
в Крыму, несмотря на известие перебежчика кумычанина, сообщившего татарам
о приходе в Крым козаков, несмотря на татарские заставы, заранее против козаков
устроенные, большой неприятельский отряд разбил, села огнем опустошил, большую
добычу взял, много христианских душ из неволи освобвдил и после всего этого
в полной целости и без всякого урона в Сичь возвратился [20].
Нужно думать, что этот самый поход Сирка в Крым, так счастливо для него
окончившийся, разумеет и малороссийский летописец Величко. Об этом же походе
Сирка в Крыму говорит и летописец Ригельман. Из того обстоятельства, что Ригельман,
живший позже Величка, но вовсе не знавший летописи его, говорит о факте, известном
Величку, следует, что основою рассказа для обоих бытописателей послужило какое-то,
так сказать, бродячее сказание. Из двух летописцев, Величка и Ригельмана,
у первого оно длиннее, у второго короче. Ригельман рассказывает о походе Сирка
в Крым в нескольких строках [21]; Величко —
в большой главе. Величко относит это событие к 1675 году, Ригельман — к 1679
году. Из двух названных летописцев нужно отдать предпочтение Величку. Дело
в том, что, по возвращении запорожцев из Крыма в Сичь, козаки, приписывая
вражду татар и турок к себе науськиванию гетмана Дорошенка, написали ему укорительное
письмо. Но писать Дорошенку можно было в 1675 году, а не в 1679 году, когда
он уже давно был лишен гетманства и находился не на Украйне, а на далеком
севере России. Сравнивая показания современных событию актов с рассказом летописи
Величка, находим, кроме краткости первых и полноты второй, некоторую разницу
в частностях. Разница эта состоит прежде всего в том, что по актам Сирко совершил
поход не один, а с союзниками — атаманом донских козаков, князем кавказских
черкесов, русскими с отрядом стрельцов, воеводами и калмыцким тайшей с ордой.
Затем, имеется разница и в показании времени совершившегося события: в актах
сам Сирко говорит, что поход в Крым сделан был им сентября 17 дня, в летописи
Величка предпринят был в начальных числах июля месяца. Впрочем, нельзя не
отметить того, что Величко, приводя письмо запорожцев, писавших его после
возвращения из Крыма в Сичь, приводит дату его 23 числом того же сентября
месяца. Наконец, есть разница и в показании количества запорожцев, ходивших
в Крым и действовавших в нем: в актах показано запорожского войска только
1500 человек, у Величка до 20000 человек. Конечно, если взять во внимание
серьезность самого предприятия, то нельзя не согласиться, что такое большое
дело, как поход во внутрь Крыма, должен был предпринят и с большими силами.
Но в актах, кроме числа донцов (200 человек) не показано ни число стрельцов,
ни число черкес, ни количества орды. Если взять произвольные цифры — калмыков
не менее 6000, черкесов не менее 5000, стрельцов не менее 2000 человек, донцов
200 и запорожцев 1500, то тогда полученная цифра 15200 человек может приблизиться
к показанным Величком цифрам. Но такой расчет будет расчетом только измышления,
а не действительности.
Оставляя в стороне все указанные частности, событие это, поход Сирка в Крым
и самый повод к тому, произошло, по словам Величка, следующим образом.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
План турецкого султана Мухаммада IV о разрушении Сичи.— Присылка им в
Крым 15000 человек янычар.— Поход крымского хана с 40000 татар и 15000 янычар
в Сичу, случайный спаситель Сичи Шевчик.— Избиение тринадцати с половиной
тысяч янычар в Сичи.— Погоня rозаков за ханом и очищение Сичи от неприятельских
трупов.— Письмо хана в Сичь с просьбой о выкупе пленных.— Поход Сирка в Крым,
разделение на две половины войска и страшный погром Крыма, возвращение назад,
отдых в степи и избиение 4000 человек христиан.— Прибытие Сирка в Сичу и отправка
листа крымскому хану и смехотворного письма турецкому султану.
Не насытившись поглощением премногого козацко-русского народа, разорением
семнадцати городов во главе с Лодыжиным и Уманью, не удовольствовавшись обращением
их в пепел и сравнением с землей, турский султан Мухаммед IV задумал истребить
все запорожское войско и разорить самый Кош его. На это дело он прислал осенью
1675 года на кораблях из Константинополя в Крым 15000 отборных стамбульских
янычар и велел крымскому хану с этими янычарами и со всей крымской ордой,
при наступлении зимы, постараться выбить всех запорожцев до конца, а самую
Сичь их разорить до основания. Хан, желая слышать о том приказание из уст
самого султана и его визиря, бегал налегке той же осенью в Стамбул и, недолго
оставаясь там, повернул в Крым; все время после этого он советовался со своими
крымскими султанами, агами и мурзами и выискивал способы, какими можно было
бы исполнить свой злой умысел над войском низовым запорожским и его кошем.
После совета постановлено было привести в исполнение злое приказание турецкой
Порты непременно в предстоящую зиму, на святках Рождества Господня, когда
войско запорожское привыкло гулять и подпивать. И вот, как скоро тогдашняя
зима, "чрез майстерство крепких морозов своих", замуровала днепровские глубины
и речки полевые твердыми льдами и приодела достаточными снегами, тогда крымский
хан тот же час приказал сорока тысячам крымской орды быть готовыми для военного
похода, а пятнадцати тысячам янычар велел дать лошадей, не объявляя никому,
куда именно он поведет их в поход. Когда кончился филиппов пост, тогда сам
хан, снявшись из Крыма со всем названным войском своим, пошел по направлению
к запорожской Сичи, стараясь держаться в нескольких милях от берега Днепра,
чтобы не быть замеченным запорожцами, зимовавшими по днепровским островам
и веткам и чтобы все войско запорожское низовое каким-нибудь способом не узнало
о том. На третью или четвертую ночь Рождества Христова, в самую полночь, хан,
приблизившись к Сичи, захватил сичевую стражу, стоявшую в версте или в двух
верстах от Сичи на известном месте, и от этой стражи узнал, что войско пьяное
спит беспечно по куреням и что другой стражи нет ни около, ни в самой Сичи;
хан очень обрадовался этому и сейчас же, выбравши самого лучшего из пойманных
сторожевых и пообещав ему свободу и большую награду, приказал ему провести
пехотных янычар во внутрь запорожской Сичи чрез ту форточку [1],
которая, по показанию самих сторожевых, не была заперта на ту пору. Итак,
отправивши всех янычар в Сичу с названным запорожским сторожевым, хан приказал
им, вошедши в нее, "учинить належитий военный над пьяноспящими запорожцами
промысел". Сам же между тем, объехавши с ордой вокруг Сичь и густо обступивши
ее, стоял неподалеку на поготове, чтобы не выпустить и "духа имеющих утекать"
запорожцев. Но на этот раз над турками и татарами сбылась старая пословица:
"Що чоловiк coбi обiцує, тоє Бог ницує": надежда хана выгубить все запорожское
войско и разорить самый Кош не осуществилась. Хотя хан и знал, что войско
запорожское привыкло в праздничные дни подпивать и беспечно спать, но не припомнил
того, что множество этого же самого войска имело обыкновение собираться в
праздник Рождества Христова до Сичи со всех низовых днепровских лугов [2]
и что большинство из этого войска были трезвые, а не пьяные люди. Но вот настал
"полуночный час". Все войско, не слыша ни о какой тревоге и не имея вести
о намерении бусурман, "зашпунтовавшись" в куренях, беспечно опочивало; в это
самое время янычары, тихо введенные чрез открытую фортку пойманным запорожским
сторожевым, вошли в Сичу и наполнили собой все ее улицы и переулки и так стеснились,
как то бывает в церкви. Однако, имея в руках готовое оружие, они помрачены
были всевидящим Богом в их разуме: войдя в Сичу, они и не подумали о том,
что дальше делать и каким способом разорить то рыцарское гнездо низоводнепровских
козаков, наших мальтийских кавалеров, и как их всех выбить до конца; или,
быть может, начальники янычар, за теснотой, не могли сойтись и посоветоваться
между собой, как начать и кончить свой злодейский умысел. Так или иначе, но,
наполнив собой всю Сичу, захватив все сичевые арматы, заступив все открытые
места, янычары стояли несколько времени в недоумении и тихом молчании. Когда
же повернуло с полночи и Бог Вседержитель благословил соблюсти в целости то
православное и преславное низовое запорожское войско, тогда он отогнал сон
некоему Шевчику, казаку одного куреня; этот Шевчик, вставши для своего дела
и отворивши кватерку [3], начал сквозь оконную
щель присматриваться, рано ли еще или нет, и неожиданно увидел людей, неприятелей-турок,
всю улицу заполнивших собой. Шевчик пришел в ужас; однако, тот же час тихо
засветил несколько свечей в своем курене, сообщил знаками пятерым или шестерым
товарищам своим, еще не ложившимся спать, но сидевшим в углу куреня, закрывшимся
там и игравшим в карты. Товарищи, услышав слова Шевчика и побросав карты,
зараз бросились тихонько ко всем окнам куреня своего и, не отворяя их, стали
присматриваться в оконные щели, чтобы убедиться, правда ли то, что сказал
Шевчик. Когда же и сами увидели, что Сичь их наполнена неприятелями-турками,
те немедленно и возможно тихо побудили всех товарищей своего куреня, которых
было до полутораста человек, и сообщили им о грозившей беде. Товарищи быстро
повставали, тихо поодевалиеь, осторожно забрали в руки оружие и потом, после
совета с куренным атаманом, решили устроить следующее: поставить к каждому
окну по несколько человек лучших стрельцов, чтобы они беспрестанно стреляли,
а другие, чтобы только заряжали ружья и первым подавали. Устроивши все это
без великого шума и помолившись Бегу, козаки, сразу поотворяли все окна и
оконницы и начали густо и беспрестанно стрелять в самое скопище янычар, сильно
поражая их. Тогда другие курени, услышав выстрелы и увидевши неприятеля, тот
же час открыли со всех сторон через окна густой и беспрестанный мушкетный
огонь, и как бы молнией осветили темную ночь в Сичи, тяжко поражая турок,
кои от одного выстрела падали по двое и по трое человек. Янычары же, не имея
возможности, вследствие своей тесноты, направлять оружие прямо против куренных
окон, стреляли в воздух и, "аки козлы между собою мятущися", падали на землю
убитыми и утопали в собственной крови. Когда же толпы янычар стали редеть
по улицам и переулкам, так что их едва третья часть осталась в живых, тогда
запорожцы, видя, что стреляя из куреней на неприятелей, они стреляли друг
против друга и наносили себе тем вред, крикнули единогласно до ручного бою;
и так по той команде тотчас все разом, высыпавши из куреней, с мушкетами,
луками, копъями, саблями и дрекольем, начали доканчивать ручным боем еще оставшихся
в живых турок, нещадно поражая их. На самом рассвете дня они покончили с турками,
и всю Сичь и все курени со всех сторон, и всю божественную церковь и все арматы
окрасили и осквернили бусурманскою кровью, а все сичевые улицы и переулки
неприятельскими трупами завалили. Трупы те лежали, облитые их же собственной
кровью, склеенные и замороженные сильным морозом, бывшим в то время. Как велико
было их число, видно из того, что из пятнадцати тысяч янычар едва полторы
тысячи ушло из Сичи и спасено татарами на лошадях. А между тем хая, стоявший
около Сичи и ожидавший конца задуманной облавы, увидя несчастный конец неудавшегося
замысла, взвыл, как волк, подобно древнему Мамаю, побежденному русскими на
Куликовом поле при реке Непрядве, видя, какое великое число отборных стамбульских
янычар он потерял и выгубил, рассчитывая завоевать запорожскую Сичу. Пораженный,
вследствие этого несчастья, великим страхом, он бросился от Сичи, днем и ночью
спешил в Крым, боясь, чтобы раздраженные запорожцы, севши на коней, не догнали
и не разгромили его самого.
Скоро после смутной и кровопролитной ночи людским очам пришлось увидеть
пасмурный и невеселый день. В тот день, после войскового совета, а более всего
после приказа кошевого Сирка, около двух тысяч доброго панцырного запорожского
товариства, севши на коней и объехав всю Сичу кругом, бросились по следам
хана. Но потом, пройдя от Сичи миль "о полтрете" и убедившись, что хан от
боязни действительно убежал в Крым, товариство повернуло назад к Сичи и пришло
назад как раз к концу божественной службы. По окончании службы все войско
отпело общий благодарственный молебен пресвятой Деве Богородице и своей всеблагоутробной
защитнице, а затем приступило к похоронам своих товарищей, сраженных в бою;
всех их было убито в ночной "заверусе" пятьдесят человек, а ранено до осьмидесяти
[4]. Убитых товарищей тогда же, прежде похорон
янычар, предали земле "честным и знаменитым погребением" и приказали сичевым
священникам служить по ним сорокоуст неотлагаемо и беспрестанно с приличным
за труды вознаграждением, а раненых распорядились отдать на излечение сичевым
цырульникам с награждением из войскового скарба. После этого козаки разошлись
по своим куреням я весь тот день гуляли в своих куренях, стреляли из ружей,
палили из нушек, так густо окропленных бусурмансквй кровью. Трупы смерзших
янычар пока оставались на улицах и переулках и представляли из себя настоящие
валы и могилы.
На другой день, как только стало светать, тот же час, по приказу кошевого,
ударили в котлы на раду. Собравшееся на раду войско держало совет о том, как
поступить с трупами янычар. Одни советовали повыволакивать трупы из Сичи и
сжечь их по бусурманскому обычаю; другие находили удобным передать их на съедение
зверям и птицам, подальше оттащив от Сичи; третьи нредлагали в землю позагребать,
а четвертые — в воду повкидать. Из этих советов три не были приняты: первый,
если в землю погребать, то много времени придется употребить, да и никто даром
работать не станет, мерзлой земли копать; другой, если палить, мятого дров
пришлось бы истребить; третий, если отдать на съедение зверям, то звери, расстервившись,
и живому войску могут принести шкоду; а на четвертом совете все войско остановилось:
повытащив из Сичи все трупы убитых янычар, отдать их днепровским глубинам
и быстринам.
Тотчас после этой рады отправлено было несколько сот человек на Днепр для
рубки "полонок"; другим приказано было разделить смерзшиеся вместе трупы и
приготовить их для выволакивания из Сичи, а третьим ведено быть готовыми с
конями и арканами. Так, около условленного часа козаки, работавшие на Днепре,
дали знать кошевому и куренным атаманам, что они уже приготовили пять или
шесть обширных "полонок" на Днепре. Тогда немедленно приказано было цеплять
арканами окровавленные собственной кровью и смерзшиеся от сильных морозов
трупы янычар, привязывать их до кульбачных стремян по десять, по двадцать
и больше того, "плитами и брилами" прочь из Сичи таскать и около "полонок"
оставлять; а бывшей на Днепре пехоте велено те смерзшиеся трупы янычар в "полонки"
втаскивать и под лед пускать. А так как того дня всех трупов выволокти из
Сичи не могли, то и на другой день до обеденной поры войско должно было заниматься
тем же.
Из добычи от убитых янычар, кроме оружия, осталось запорожцам очень мало;
ибо на мертвых и смерзшихся трупах кафтаны, кунтуши, кожухи, шаровары, шапки,
пояса, сапоги были точно вымочены в бусурманской крови и казались сплошными
смерзшимися плитами, так что если бы кто захотел снять с них что-либо и тем
осквернить руки свои, то разве отрубливал бы один труп от другого топором,
а дорогое одеяние сдирал бы шматками; также, если кто хотел вынуть из-под
трупов оставшееся оружие (первое оружие тот же час по окончании битвы вынуто
было из-под трупов еще не смерзшихся), то опять-таки должен был разрубывать
трупы, а рога и шабелтасы [5] просто обрезывать
около них.
Когда же, наконец, все трупы отданы были днепровским глубинам, тогда все
войско, вместе собравшись, поочищало и повыскабливало все улицы и переулки
в Сичи и за Сичь все с снегом повыметало, также пообтесывало и пообмывало
все страшно облитые кровью стены куренные и арматы сичевые; а переночевавши
и отправивши рано заутренню, за ней божественную службу и за божественной
службой молебен отпевши и воду освятивши, все сичевые священники со всем церковным
клиром пошли по улицам, переулкам и куреням, беспрестанно молитву читая и
святой водой все места окропляя. По окончании очистительной церемонии, все
войско до самого вечера весело гуляло и подпивало, простые козаки, собравшись
в куренях, а знатные у кошевого атамана Сирка, но гуляло тихо, без арматных
и мушкетных громов [6].
На другой день после всего этого запорожцы поднялись рано, вновь собрались
на раду, поделили по жребию все оружие, найденное между трупами янычар и до
времени сложенное в общую кучу, и затем решили написать гетману Дорошенку
"прикрое и досадительное" письмо, приписывая злодейский умысел нападения татар
и турок на Сичь его злобе и коварству. Отправка письма Дорошенку возложена
была на кошевого Сирка. Сирко послал его чигиринскими чумаками, случившимися
на ту пору в Сичи. Дорошенко, прочитав то письмо, страшно разъярился на запорожских
козаков, но потом, одумавшись и успокоившись от гнева, послал им с своей стороны
пространное письмо, уверяя клятвами и присягами, что он чист в отношениях
к ним; что он даже питает дружбу и особенную приязнь ко всему запорожскому
войску. Запорожцы, получив от гетмана это письмо, скоро смягчились и в свою
очередь уверяли, что они, кроме приязни, ничего другого не питают к гетману.
После страшной и кровавой битвы, кроме тринадцати тысяч пятисот человек
убитых в Сичи, осталось еще в плену полтораста человек янычар и четыре аги:
они скрылись в разных местах между строениями. Крымский хан, узнав об этом,
тот же час написал Сирку и всему запорожскому войску письмо, в котором усердно
просил отпустить невольников в Крым. Сирко и все войско согласились на то.
Тогда хан прислал за ними подводы, а вместе с подводами и подарки низовому
товариству: двенадцать тысяч киндяков и шесть больших бут доброго крымского
вина. Запорожцы, приняв подарок, отпустили полтораста невольников янычар,
снабдив их на дорогу хлебом, мясом и рыбой, но четырех аг оставили у себя,
потому что хотели получить за них выкуп по две тысячи левов с каждого. Но
как скоро деньги пришли, тогда и четыре аги, получив вспоможение на дорогу,
были честно отпущены в Крым. Между тем турецкий султан, услышав о гибели своих
янычар в запорожской Сичи, страшно озлился на своего визиря, который посоветовал
ему отправить на запорожцев янычар. Он готов был предать его смертной казни,
но потом, однако, даровал ему жизнь; зато забрал все его имущество в казну,
а самого отправил в вечную ссылку на остров Родос.
После этого истребления янычар в Сичи, турки на все время не осмеливались
предпринимать походов против запорожских козаков с целью искоренения их войскового
Коша. Напротив того, нападение татар и турок на Сичь дало повод самим запорожцам
вторгнуться в Крым. Того же 1675 года в последних числах июля месяца, созвав
в Сичь запорожское товариство из ближних и дальних полевых веток и речек,
кошевой атаман всего низового запорожского войска Иван Сирко предложил ему
на главной раде идти на Крым и отомстить крымскому хану за прошлозимнее нападение,
вред и беспокойства, причиненные им всему низовому войску; а именно за то,
что хан, пришед ночью с турецкими янычарами и ворвавшись, подобно злодею,
в запорожскую Сичь, хотел разрушить ее до основания, а все находившееся в
ней низовое войско истребить и в плен забрать. На предложение Сирка все войско
охотно согласилось, прося его вести на такое доброе дело. Тогда Сирко распустил
из Сичи все войско по речкам и веткам приказал ему изготовиться в поход на
Крым на три недели, запастись харчей и прочими военными принадлежностями,
и через две недели явиться в Сичу. Войско, охотно выполнив приказание кошевого,
явилось со всем необходимым в Сичь. Тогда Сирко, выбрав лучших из козаков,
числом около двадцати тысяч человек и перешед Днепр на крымскую сторону, двинулся
со всевозможной поспешностью в предстоящий путь. Но, не желая идти прямо к
Перекопу, он взял налево в степь, остерегаясь встречи с блукавшими, ради промыслов,
по степи татарами. Рассчет его вполне удался: татары действительно не заметили
его и не могли дать знать о нем в Крым. Между тем Сирко, быстро прошед со
всем своим войском длинные степи и переправившись в крымское царство чрез
Сиваш, на месте ему хорошо известном, оставил Перекоп далеко в правой руке.
Потом, оставивши при себе самых лучших молодцов, три или четыре тысячи,
и расположившись с ними внутри Крыма над Сивашем, у названной переправы, Сирко
все остальное войско, под начальством добрых вождей, знавших хорошо все крымские
места и оседлости, отправил в самый Крым, приказавши тем вождям весь Крым
"несчадно струснути" и на пятый день возвратиться к сивашской переправе. Тогда
войско, сев на своих "ветроногих" коней, внезапно ворвалось внутрь крымских
селений и, разделившись, с общего совета, на несколько частей, засеяло и наполнило
собой весь Крым, предавая огню и мечу как самый Крым, так и города его Козлов,
Карасев, даже столицу ханскую Бахчисарай и другие города, причиняя везде страшные
беды и разорения населению. Хан, узнав "о такой фурии несподиванных и недишкретных
гостей", едва успел выхватиться из Бахчисарая со всеми своими султанами, мурзами
и крымскими начальниками и убежать в крымские горы. Туда же бежала к хану
одна часть татар, успевшая спастись от запорожского оружия; другая часть ушла
в крепкие города, а третья часть боевым оружием положена была на крымских
полях и селах. После этого, когда хан узнал от пойманных запорожских языков,
какое то было войско, кто над ним был начальником и главным вождем и каким
трактом пришло оно в крымскую державу; тогда, поднявшись со всем своим крымским
войском, которого пришло к нему в горы до пятидесяти тысяч человек, устремился
к той самой сивашской переправе, чрез которую вторглись в Крым запорожские
козаки; он не знал, что там стояла другая часть запорожского войска. У сивашской
переправы хан имел остановиться и ждать возвращения всего запорожского войска,
грассовавшего по Крыму.
И действительно, хан прибыл со всей ордой как раз в тот самый день, когда
и запорожское войско рассчитывало возвратиться из Крыма к Сирку на переправу.
Увидя у переправы запорожское войско под начальством Сирка, хан вообразил,
что здесь собралось все козацкое войско, приказал спешиться и готовиться к
бою. А между тем к Сирку поворачивало из Крыма с большой добычей и пленниками
то самое войско, которое там гостило и оставило в нем после себя великие руины.
Узнав от пойманного татарского языка, что хан пошел к Сивашу на переправу,
войско сейчас же свернуло в сторону, оставило с отрядом часть своей добычи
и денег, потом подняло для обмана татар мусульманские знамена, взятые в добычу,
и поспешило вслед за ханом.
Хан, видя позади себя с ордынскими знаменами войско и воображая, что то
идут к нему на помощь разогнанные татары, крепко и со всей силой ударил на
Сирка; но, не смогши сломить его, напротив того, потерявши в один раз до четырех
тысяч орды, сделал отступление. Сирко, увидя позади хана войско и узнав, что
то было его собственное, стал строиться, чтобы вторично схватиться с ханом;
хан, в свою очередь, ожидая, что позади его идет к нему на помощь орда, также
выстроился против Сирка. Но, ударив вторично на Сирка, он, подобно первому
разу, встретил такой отпор, что с большим для своей орды уроном вновь отступил.
Тогда Сирко, севши со всем своим войском в одно мгновение на коней, сильно
ударил на орду и начал налегать и разить ее. Орда, бывшая с ханом, увидя позади
себя не ордынские, а козацкие войска, сразу потеряла мужество и воинскую доблесть,
стремительно рассыпалась по крымским полям в прямо попала в глаза козацкому
войску, бывшему позади нее. А козаки, гоняясь по полю за перепуганными татарами,
несколько тысяч из них убили, несколько тысяч забрали в плен, за малым не
поймав и самого хана.
После такой счастливой и блестящей победы над ханом, все козацкое войско,
соединившись с Сирком и забравши свою добычу, оставленную на время в стороне,
пришло к сивашской переправе как раз около полудня. Отдохнув здесь немного
после военных подвигов и подкрепившись пищей, оно немедленно двинулось из
Крыма чрез Сиваш на ту сторону, которая идет от Сиваша до Запорожья. Пройдя
Сиваш перед заходом солнца и уже не следуя тем трактом, которым шло из Сичи
в Крым, войско вдалось от переправы на Каланчак, к Черной долине и Кочкарам,
оставив Перекоп в левой стороне. Струснувши около Черной долины в Кочкар все
поля и крымские скотные пастбища, захвативши много рагатого скота и овечьих
ватаг вместе с бывшими при них татарами, войско запорожское двинулось вверх
по Днепру, до своей Сичи, имея у себя множество добычи и тринадцать тысяч
ясырю — пленных татар и бывших в крымской неволе христиан. Отдалившись со
всем войском и добычею на несколько миль от Крыма и остановившись в удобном
для полуденного попаска месте, Сирко одним из козаков приказал побольше наварить
каши, чтобы ее было достаточно как для войска, так и для ясыря, а другим велел
разлучить на-двое ясырь, христиан особо, а бусурман особо. Когда это было
сделано, тогда Сирко приказал всех бусурман повязать, а к христианам, которых
было мужского и женского пола семь тысяч, сказал такое слово, испытывая их:
"Кто хочет, идите с нами на Русь, а кто не хочет, возвращайтесь в Крым". Христиане
и родившиеся от христиан в Крыму "тумы", услыша то слово Сирка, разделились
на две половины: одни, числом три тысячи, нашли за лучшее вернуться в Крым,
нежели идти в христианскую землю; другие, числом четыре тысячи, пожелали вернуться
в свою землю на Украйну. Сирко приказал всех их накормить и потом одних оставил
при себе, а других отпустил в Крым. Отпуская последних, спросил у них, зачем
они стремятся в Крым; спрошенные отвечали, что в Крыму у них есть оседлости
и господарства, и потому там им лучше будет жить, нежели на Руси, где они
нечего не имеют. Отпуская тех людей, Сирко не вполне еще верил, чтобы они
действительно пошли в Крым, но надеялся, что они вернутся на Русь и, поднявшись
на бывшую там могилу, смотрел на них до тех пор, пока их не стало видно. Когда
же убедился в их твердом намерении идти в Крым, тогда приказал молодым козакам
сесть на коней, догнать отпущенных и всех до единого и без всякой пощады выбить
и вырубить, имея намерение и сам тот же час за ними поехать и посмотреть,
все ли будет исполнено по его приказу. Получив от Сирка такое приказание,
козаки, догнав названных людей, поступили сообразно приказу, не оставив в
живых ни одной души. Немного погодя и сам Сирко, сев на коня, поскакал туда,
где исполнялось его приказание. Прибежав на место и увидев, что его воля в
точности исполнена, он поблагодарил трудившихся там козаков, а к мертвым трупам
сказал следующие слова: "Простите нас, братия, а сами спите тут до страшного
суда Господня, вместо того, чтобы размножаться вам в Крыму между бусурманами
на наши христианские молодецкие головы и на свою вечную без крещения погибель".
После этого Сирко вернулся к войску и двинулся в путь от становища. Приблизившись
к Сичи, он подуванил все свое войско добычей и добром. Прибывши же в самую
Сичь, первым делом со всем своим войском отдал хвалу всесильному Богу, своему
помощнику, и молебное благодарствие пресвятой Деве Богородице. Потом, приготовив
на все курени довольное число мяса из крымского скота и овец, которых было
захвачено до восемнадцати тысяч, устроил со всем войском в Сичи генеральный
банкет; два дня гуляли Сирко и все войско и тешились беспрерывными арматными
и мушкетными громами. После этого козаки разошлись в речки и ветки, а выведенные
из Крыма христианские пленники с новокрещенными в Сичи бусурманами, которых
обоего пола было полторы тысячи, отправлены в Малую Россию. Из бусурманского
же ясыра одна часть послана в Москву, другая к гетману Самойловичу, а третья,
числом четыре тысячи, оставлеча в Сичи. Последним Сирко с атаманами объявил,
чтобы каждый из них, если желает быть в Крыму, постарался о скором выкупе;
если же невольники не будут стараться о своем выкупе, то все они скоро будут
отосланы в Москву в вечную неволю. Услыша эти слова Сирка, все татары вздрогнули
и сейчас же начали торговаться с Сирком и атаманами и предлагать за себя выкуп
по своему состоянию. Итак все, от мала до велика, пообещав за себя выкуп,
написали по-татарски реестр своих имен и обещанного выкупа, выпросили у Сирка
трех татар и послали через них тот реестр хану с горячим прошением поскорее
собрать выкуп и прислать его в Сичу. Через этих же татар и Сирко со всем товариством
написал письмо хану; в этом письме он сообщал о причине вторжения козаков
в Крым, происшедшей по вине самих же татар, а не по вине запорожских козаков,
и тут же напоминал хану о древней доблести и рыцарстве войска запорожского.
"Ясновельможнейший мосце хане крымский со многими ордами, близкий наш соседе!
Не мыслили бы мы, войско низовое запорожское, входить в войну и неприязнь
с вашею ханскою милостью и со всем крымским панством, если бы не увидели начала
ее с вашей стороны. Ваша ханская милость, послушав дурного совета сумасбродного
и безумного цареградского визиря, а по нем и приказания найяснейшего и найвельможнейшего
султана своего, начали с нами войну прошлой зимы. Вы приходили к нам, низовому
запорожскому войску, с султанскими янычарами и со многими крымскими ордами;
подкравшись ночным временем к нашей Сичи и сняв стоявшую за ней нашу стражу,
вы отправили в Сичь пятнадцать тысяч янычар, которым приказали (что стыдно
было вам делать) не "по кавалерству" выбить и истребить всех нас молодцов,
войско запорожское, сонных и нечающих никакой беды, а кучку нашу сичевую до
основания раскопать и разорить; сами же вы с ордами стали было около Сичи,
чтобы и духа уходивших молодцов не упустить. Но ваше намерение и замысел Христос
Бог и премилосерднейший наш Спаситель обратил на благо, а болезнь и бедствия
наши в болезнь и бедствия на головы турецких янычар, о чем ваша ханская мосць
хорошо знает. Не предвидя от нас никакого злого умысла и скрытного действия
(ибо вы хотели действовать тайно в отношении тех людей, которые занимаются
рыцарским делом), мы нигде не ожидали вас, не брали предосторожности и не
были готовы к тому, чтобы дать вам отпор. Один Господь Бог Спаситель сохранил
и защитил нас от вашей напасти и нашего крайнего бедствия. И так как ваш поступок
огорчил нас и причинил нам, войску запорожскому, досаду, то мы, по примеру
древних предков и братьев наших, решили постараться за обиду и огорчение воздать
и отомстить вашей ханской мосце и всему ханству равным за равное, но не тайно,
как вы поступили, а явно, по-рыцарски. И Бог сердцеведец за нашу правду помог
нам лучше погостить в вашем крымском ханстве, нежели вам в нашей сичевой ей
кучке. И если та "гостина" наша в вашем панстве показалась вам "недишкретною",
то, быть может, так оно и есть, ибо козаки, как не одной матери дети, так
и не одного нрава: одни стреляли направо, другие налево, а третьи прямо, но
так добре, что все в цель попадали. Да и "недишкреции" той мы от вас научились,
а не сами выдумали, ибо, не принявши нас за гостей и добрых кавалеров в самом
Крыму, ваша ханская мосць поспешили было со своими сильными ордами до Сивашу,
к той самой переправе, чрез которую мы вошли в ваше панство; стоя здесь и
ожидая нашего возвращения, вы хотели нас истребить, не пустить через переправу.
Но и тут опять тоже всемогущий Бог не допустил исполниться вашему намерению,
а нам за нашу правду явил свою милость и дал возможность восторжествовать
над вами. И если мы в этом торжестве чем-нибудь обеспокоили вашу ханскую мосць
и вам показалось что-нибудь с нашей стороны "недишкретным", то извини нас
на том, ваша ханская мосць; не забывай, однако, что всякая "недишкреция" обыкновенно
платиться за такую же "недишкрецию". Разумеется, вашей ханской мосце ничего
подобного и не снилось, чтобы наше низовве запорожское войско, в таком малом
и ничтожном числе, осмелилось наступать войной на знаменитое и многолюдное
крымское панство. Но этого и не могло бы быть (конечно, не вследствие нашей
боязни, а вследствие соседственной с Крымом приязни), если бы с вашей стороны
не было подано повода и причин для вражды и войны с нами, запорожским низовым
войском. Не изволь, ваша ханская мосць, смотреть на сражение, как на пугало,
и нас, войско запорожское ни во что ставить, а впредь на нас открытой войной
наступать; в противном же случае, если будешь наступать иначе, то и мы взаимно,
собравшись уже гораздо лучше и в большей силе, явимся в крымское панство не
на сивашскую переправу, а прямо в самый Перекоп, выломав в нем и отворив для
себя ворота, на что имеем все средства, и до тех пор из него не выйдем, пока,
при всесильной божьей помощи, не увидим конца своего дела. Ибо если и прежние
отважные кавалеры и мужественные вожди войска запорожского, наши предки и
славные антецессоры, издавна морем и землею воевали Крым и царство турецкое,
как-то: Самусь Кошка, атаман и гетман кошевой, воевал на Черном море; после
него 1575 года [7] Богданко воевал и разорял
Крым с козаками; потом в 1616 году [8] Петро
Конашевич-Сагайдачный, раньше своего гетманства, выплывши с запорожцами на
челнах в вашу Таврику, взял в ней знаменитый и крепкий город Кафу и счастливо
с большою добычею вернулся в Сичу; после него в 1621 году бывший гетман Богдан
Хмельницкий, воюя по Черному морю на своих моноксилах, захватил много турецких
кораблей и каторг и благополучно в Сичь вернулся; потом в 1624 году братия
наши запорожцы, с надежным вождем, воюя на челнах по Евксинскому морю, мужественно
косвулись самых стен Константинополя и, достаточно окуривши их мушкетным дымом,
навели превеликий страх и смятение на султана и на всех обывателей цареградских
и, сжегши некоторые окрестные с Константинополем селения, также счастливо
в Сичь возвратились; в годе божьем 1633 Сулима, гетман войска запорожского,
пробравшись в моноксилах от Сичи по Днепру в Черное море и оттуда через Киммерийский
остров, выплывши в Меотическое озеро (Азовское море), взял прекрасный турецкий
город Азык (Азов); но хвалебнее и достаточнее из всего этого то, что те славно
именитые козацкие и скифославянские вожди наши задавали страх не только Царюграду,
но и всему царству греческому и первейшим из соседственных народов; тут они,
переплывши Евксинопонт, на тысячу миль и больше, кроме Константинополя, выстинали
и разоряли славные азиатские города Синоп и Трапезонт и другие по тамошнему
берегу замки и не только не раз осмаливали крылья могущественному Белограду,
но и Варну, Измаил и другие дунайские крепости поразорили и в ничто пообращали,
— и если этому ваша ханская мосць не поверишь, то изволь приказать своим писарям
поискать в крымских и константинопольских летописных книгах, и без сомнения
отыщешь, больше же всего ссылаемся на греческих, римских и польских летописцев,
в которых ясно оглашается немерцающая слава козацкая н хвалебные дела воинские
войска запорожского. По всему этому нам, наследникам их (тех героев), кто
же может запретить идти тем же славным воинским путем наших предков? И так
мы, войско запорожское низовое, не желаем воевать и быть в распре с вашей
милостью и со всем крымским панством; однако, если снова увидим с вашей стороны
повод к войне, то мы взаимно не побоимся напасть на крымское панство. А что
до того, что некоторые ватаги ваших и наших охочих молодцов, гуляя но широким
и диким степям, будут сходиться и вступать между собою в борьбу, того нам
и вам не следует ставить в причину великой войны. Не будем распространяться
больше в нашем письме к вашей ханской мосце, сообщим лишь, что ваших крымских
невольников, начальных и простых, у нас в Кошу найдете еще четыре тысячи.
Эти невольника сами, написав список своих имен и обозначивши за себя выкуп,
выпросили у нас, войска, трех татар и посылают чрез них свой список в руки
вашей ханской милости. Если ты изволишь, ваша ханская милость, приказать родственникам
невольников доставить тот выкуп как можно скорей и прислать его к нам в Кош
с особым от вашей ханской дишкреции на нас, войско запорожское, подарком,
то мы всех невольников ваших немедленно отпустим в Крым. А если же далее полутора
месяца того выкупа не будет, то объявляем, что мы отошлем всех невольников
до пресветлейшего его царского величества, доброго и богатого государя и добродетеля
нашего, который несомненно вознаградит нас из своей монаршей казны за присылку
тех татар. Изложив все это, желаем вашей ханской мосце доброго здоровья и
счастливой жизни. Писан в запорожской Сичи 1675 года, сентября 23 дня. Вашей
ясновельможной ханской мосце доброжелательные приятели Иван Сирко, атаман
кошевый со всем войска низового запорожского товариством".
Однако, ненависть мусульман к запорожским козакам и всему христианскому
населению Украйны после этого события так сильно возгорелась, что турки решились
предпринять поход на запорожскую Сичу и разорить ее до основания. Существует
предание, что прежде чем отправить войска на запорожскую Сичу, турецкий султан
Мухаммад IV послал запорожцам письмо с требованием добровольно покориться
ему, как непобедимому рыцарю; на это письмо запорожцы, не стесняясь в выражениях,
ответили султану собственным письмом, в котором отрицали всякую доблесть у
него и жестоко смеялись над кичливостью "непобедимого рыцаря". У многих любителей
южнорусской старины и до сих пор хранятся копии этого, может быть, мнимого,
но совершенно согласного с духом запорожских козаков, письма турецкого султана
и курьезного ответа на него запорожцев.
"Султан Махмуд IV запорожским козакам. Я, султан, сын Магомета, брат солнца
и луны, внук и наместник божий, владелец царств — Македонского, Вавилонского,
Иерусалимского, Великого и Малого Египта, царь над царями, властелин над властелинами,
необыкновенный рыцарь, никем не победимый, неотступный хранитель гроба Иисуса
Христа, попечитель самого Бога, надежда и утешение мусульман, смущение и великий
защитник христиан, — повелеваю вам, запорожские козаки, сдаться мне добровольно
и без всякого сопротивления и меня вашими нападениями не заставлять беспокоить.
Султан турецкий Махмуд IV".
"Запорожские козаки турецкому султану. Ти — шайтан турецький [9],
проклятого черта брат і товариш, i самого люципера секретар! Який ти в чорта
лицар? Чорт викидає, а твоє військо пожирає. Не будеш ти годен синів християнських
під собою мати [10]; твого війська ми не боїмось,
землею і водою будем битися з тобою. Вавілонський ти кухар, македонський колесник,
єрусалимський броварник [11], олександрійський
козолуп. Великого и Малого Єгипта свинар, армянська свиня, татарський сагайдак
[12], каменецький кат [13],
подолянський злодіюка, самого гаспида [14] внук
і всього світу і підсвіту блазень [15], а нашого
Бога дурень, свиняча морда, кобиляча с...а, різницька собака, нехрещений лоб,
хай би взяв тебе чорт! Отак тобі козаки відказали, плюгавче [16]!
Невгоден єси матері вірних християн! Числа не знаєм, бо календаря не маєм,
місяпь у нeбі, год у книзі, а день такий у нас, як і у вас, поцілуй за те
ось куди нас!... Кошовий отаман Іван Cіркo зо всім коштом запорозьким".