Главы 17,18 История запорожских казаков. - Т.3 Д.И. ЯВОРНИЦКИЙ

ОГЛАВЛЕНИЕ | Монографии

Д.И.ЯВОРНИЦКИЙ
История запорожских казаков. Т.3.

Глава 19.

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

Поход Орлика, Гордиенка и крымского хана Девлет-Герая на Украйну и неудачное нападение их на Новобогородицкий городок, Белую Церковь и Немиров.— Казнь жителей Вольного города за измену русскому царю.— Действия кошевого Алистратенка и запорожцев Фляка и Нестулея против самарских городков.— Старания Орлика привлечь к себе жителей малороссийских городов и меры царя для прекращения всяких сношений между малороссийскими и запорожскими козаками.— Несчастный поход царя Петра на реку Прут и срытие им, по условию мира с Турцией, Каменного Затона и Новобогородицкого городка.— Поведение запорожцев при заключении мира России с Турцией.— Сношение Гордиенка с гетманом Скоропадским с целью перейти на сторону русского царя.— Условия нового мира 1713 года между Россией и Турцией и спор по поводу установления границ.— Нападение запорожцев на Царичанку и появление Орлика в украинских городах.— Намерение шведского короля и запорожцев идти походом под город Киев.

Поход Орлика и Гордиенка на Малороссию открыт был с весны 1711 года. Обстоятельства, по-видимому, вполне благоприятствовали тому: с начала марта и до начала августа [1] царь находился вне пределов России, у берегов далекого Прута, левого притока реки Дуная, и готовился вступить в борьбу с турками. Но, отъезжая из России, царь вверил охрану Малороссии киевскому губернатору князю Дмитрию Михайловичу Голицыну и гетману Ивану Скоропадскому, придав последнему в распоряжение генерал-майора Бутурлина с отрядом русских войск. Едва царь успел отъехать из Москвы к западной границе, как крымский хан Девлет-Герай, собрав большую орду и взяв с собой несколько сот человек запорожцев, двинулся с войском на Украйну. Сколько было у хана на тот раз войска — неизвестно. Известно только то, что хан бросился сперва "въ слободскіе городки", дошел до местечка Водолаг Харьковского полка, но потом, отказавшись идти далее в глубь Слободской Украйны, повернул назад к Новобогородицкому и Новосергиевскому городкам на реке Самаре и стал добывать их осадой. Из двух городков сильнейшее сопротивление оказал хану Новобогородицк. Зато малороссийские жители Новосергиевска (Вольное тож) не оказали хану большого сопротивления и выдали татарам царских солдат. При всем том татары, вследствие недостатка корма, потеряли от голода и нужды множество лошадей и потому, удовольствовавшись одним Новосергиевским городком, от другого городка отступили и ушли "въ свои поганскія жилища", пробыв в том походе "три недЪли по 28-е марта" [2], причем, покидая Самарские городки, хан имел непременное намерение вернуться на Украйну со всеми силами весной, как только покажется в поле трава. Перед самым отходом он оставил в урочище между двумя названными городками около 1000 человек запорожцев и татар да особо посадил во взятом городке Новосергиевском несколько человек мурз и несколько отрядов запорожцев и татар, в общем, считая и местных, сдавшихся хану козаков, 500 человек "ханской стороны". Оставленные ханом татары и козаки чинили жителям большое утеснение и не позволили им никуда выезжать из городков.
Сотник Новобогородицкой крепости во время защиты городка изловил бывшего при хане в Слободской Украйне запорожского куренного атамана Кирика Латоку и все добытые от него сведения о крымском хане и его намерениях немедленно отправил в Киев князю Дмитрию Голицыну.
Получив такие сведения, киевский губернатор князь Голицын послал предписание гетману Скоропадскому, как только покажется из земли трава, соединиться с отрядом великороссийских войск, бывших под командой генерал-майора Бутурлина, и идти с полками к Новобогородицкому городку с тем, чтобы прогнать оттуда запорожцев и татар. Новосергиевский же городок непременно у них отнять и пойманных в нем неприятелей побить. Сделав же свое дело, занять удобные места в Малороссии и не допускать неприятелей ни в малороссийские, ни в великороссийские города [3].
По такому приказанию князя Голицына гетман Скоропадский и генерал Бутурлин, собравшись с полками, в начале месяца мая отбили от самарских городков запорожцев и татар и вслед за тем того же месяца 13 числа Скоропадскому предписано было новосергиевских жителей за то, что они отдали свой город хану, выдали государевых солдат и вторично показали изменничество свое, бились против царских войск, казнить десятого человека по жребию, а остальных с женами и детьми отправить в Москву для ссылки [4].
В то время, когда крымский хан действовал за левым берегом Днепра, Филипп Орлик и Константин Гордиенко действовали за правым берегом его. Для того, чтобы привлечь на свою сторону возможно большее число местных обывателей, Филипп Орлик разослал несколько универсалов и "прелестныхъ писемъ" в города по обе стороны Днепра. Так, несколько таких писем отправлено было к миргородскому полковнику Даниилу Апостолу. Но эти письма не имели никакого успеха: по приказанию царя их велено было передать кату для предания публично огню, козака же, привезшего листы, если он окажется запорожцем, посадить на кол. А для того, чтобы отвратить малороссийский народ от прельщений Орлика, приказано было Скоропадскому сделать несколько копий с письма присланного полковнику Апостолу Филиппом Орликом тотчас после Полтавской битвы, и разослать вместе с собственными универсалами те копии в малороссийские города, выпустив предварительно в них то, что "подчернено" и что касалось личности самого Апостола, на которого Орлик в то время мог "написать из ненависти" [5]. Из такого письма малороссийский народ увидит, что сам же Орлик клянет Мазепу и еще больше того отвернется от изменника [6].
Против Орлика и Гордиенка гетман Скоропадский выслал генерального асаула Бутовича с полками, но Бутович под Лысянкой потерпел поражение и был взят в плен [7]. Захватив несколько местечек и городов, Филипп Орлик и Константин Гордиенко, под конец сосредоточили свои силы у крепости Белой Церкви. Силы гетмана и кошевого, если верить показанию начальника русских войск, были в то время довольно велики: при запорожцах и городовых козаках, числом до 10000 человек, были еще татары белогородской и буджацкой орды с ханским сыном салтаном, числом до 20000 человек, и кроме того поляки и молдаване с "кіевскимъ" воеводой Иосифом Потоцким и со старостой Галецким, 3000 человек, сторонники Станислава Лещинского и, следовательно, шведского короля Карла XII. Русских солдат в Белой Церкви было будто бы всего лишь 500 человек да несколько человек верных царю белогородских козаков. Над всеми солдатами и козаками состоял начальником бригадир Анненков.
Дело под Белой Церковью, как доносил о том сам Анненков в Киев князю Голицыну, произошло так. Подступив со всеми силами марта 25 числа к крепости, татары, поляки и козаки начали ее добывать, но в тот же день были отбиты от нее пушечной стрельбой. Тогда гетман Орлик и кошевой Гордиенко дали слово ханскому сыну и старосте Галецкому, что на следующий день они непременно возьмут крепость с боя. И точно, к вечеру против 26 числа Орлик и Гордиенко, собравшись со всеми своими силами и соединившись с жителями богуславскими, корсунскими и сенявскими, внезапно, во время наступившей ночи подошли конницей и пехотой к крепости, сделали со всех сторон окрик, привезли с собой множество фашин и, войдя в нижний острог, покопали шанцы в нем. Осажденные встретили своих врагов выстрелами из пушек и ружей и тем не допустили их ни к верхнему городу, ни к замку. Отразив второе нападение своих врагов, осажденные в 4 часа той же ночи сделали против них вылазку из верхнего острога в составе одной роты солдат, нескольких гренадер и белоцерковских козаков. Проникнув в самые шанцы своих врагов, они побили гранатами и ружьем "множество непріятелей", немалое число из них взяли живых в плен, отняли несколько знамен и гнали их из шанцев через весь острог до Хвастовских ворот, бросая в них гранаты и поражая стрельбой. "И побито ихъ, непріятелей, въ томъ прогнаніи толикое число, что удивленія достойно". Из запорожских старшин пали два полковника, два сотника и несколько других начальных людей. Но осаждавшие и после второго урона не отступили от крепости: собравшись с силами, они снова вышли с пушками в нижний город и, открыв пальбу из пушек и мелкого оружия, приблизились к верхнему городу. Осажденные выслали против своих врагов прежнее число солдат и козаков под начальством прежних офицеров. Последние, подойдя к козацким шанцам, отдали солдатам приказ дать залп из флинтов и бросить в них несколько гранат. Татары, козаки и поляки снова не выдержали и снова побежали. Солдаты не переставали стрелять по убегавшим из ружья, отогнали их за город и опять уложили на месте "довольное число непріятелей". "И такъ наши, за помощію божіею, получа надъ ними оный поискъ, отошли къ замку, татары и поляки многолюдствомъ, конницею, попрежнему въЪзжали въ тожъ мЪсто; однакожъ отъ нашихъ, которые были на вылазкЪ и на сикурсЪ, отпоръ имъ учинили, и тЪхъ поляковъ изъ пушекъ и изъ другого оружія прогнали и выбили ихъ вонъ, получа надъ ними такой-же немалый уронъ. И побито ихъ, непріятелей, всЪхъ больше 1000 человЪкъ, а изъ нашихъ солдатъ токмо 8 человЪкъ ранено и въ томъ числЪ одинъ отъ раны умре, а въ полонъ ни единаго человЪка изъ нашихъ къ непріятелю не взято. И тЪ непріятели, видя надъ собою несчастье, со многимъ своимъ упадкомъ и стыдомъ отъ Белой Церкви отступили и пошли трактомъ мимо Перепетихи къ Хвастову".
Присланный с вестью к князю Голицыну о белоцерковском деле гонец сообщил, что всех неприятелей перебито около 2000 человек, кроме множества побитых лошадей и умерших от ран людей; последних "непріятели", вышед из города, побросали по дорогам и многие из покинутых поумирали от неподачи им своевременной помощи и призрения [8].
Приведенные здесь цифры убитых "непріятелей" так велики и цифры раненых защитников крепости так ничтожны, что едва ли их можно принимать за действительные, и если запорожцы, поляки и татары не устояли против русских под Белою Церковью, то тому могли быть особые причины, неизвестные нам, тем более, что известий о белоцерковской битве с противной русским стороны не имеется никаких. Нельзя, впрочем, не поставить на вид того, что это было уже после Полтавской битвы, когда и дисциплина русских солдат, и боевые орудия в сильнейшей степени превзошли дисциплину и усовершенствование боевых орудий запорожских козаков.
Такою же неудачею окончились, по словам малороссийского летописца Ригельмана, и действия воеводы Иосифа Потоцкого в Побужье. Запорожские козаки в числе 7000 человек под предводительством Потоцкого вместе с крымским ханом Девлет-Гераем в том же 1711 году доходили до города Немирова и до "тамошнихъ слободъ", но были разбиты русскими войсками и в бегстве потеряли около 5000 человек. При этом освобождено было из рук татар и разослано по местам жительства начальником русских войск, генералом Ренне, около 10000 человек пленных малороссиян [9].
Насколько верно известие малороссийского летописца — определенно сказать нельзя. Но во всяком случае Филипп Орлик, испытав неудачу за Днепром, отступил с козаками за Днестр, откуда снова явился на Украйну [10] и всю вину своей неудачи сложил на татар, о чем сообщил в своем письме шведскому королю.
При всем том в начале июля месяца у реки Самары вновь оказалась какая-то ватага запорожских козаков. Доподлинно неизвестно, были ли то те самые отряды запорожцев и татар, которые оставались у Самары еще с весны, или же это были свежие силы, вновь прибывшие под самарские городки. Во всяком случае запорожцы не оставляли мысли о походе на малороссийские города и для того составили себе определенный план. План этот, однако, был открыт, и все замыслы их сделались известны русским. Дело это произошло так. Три жителя Новобогородицкого городка, Трофим Мордусенко, Тарас Чубаровский да Федор Санжаревский по приказу воеводы городка, Шеншина, вышли из крепости и направились к стоявшим близ реки Самары татарам и козакам с целью украсть у них лошадей. Но когда они уже спустились ниже Кочережек к речке Журавлю, то на них неожиданно наскочили ватаги кошевого Алистратенка [11], Фляки и Нестулея и, захватив их, поставили на допрос. Пойманные козаки признались в своем намерении, просили запорожцев помиловать их и "принять къ себЪ жить". Тогда Алистратенко, Фляка и Нестулей привели козаков к "вЪрЪ" (т.е. к присяге) и послали их шпионами проведать об изюмском и других регулярных пехотных и конных русских полках, где они находятся, пойдут ли в Крым или соединятся с гетманом и будут "лЪтовать" на границе. Узнав же обо всем, дать знать запорожцам на Волчьи Воды, в урочище Крутой Буерак, не позже 6-7 дней со времени выхода в степь для поисков. Если же к тому времени они не найдут кошевого в указанном месте, то должны оставить в нем условленную примету. За такую услугу Алистратенко, Фляка и Нестулей обещали дать козакам по одному коню. Козаки, отправившись в поиск, были пойманы где-то в степи харьковским сотником Прокопом Рубаном и отправлены к гетману Скоропадскому. На допросе у Скоропадского они рассказали о всех своих приключениях и вместе с тем дали важные сведения о планах запорожских козаков. Всех запорожцев, по их словам, было от 400 до 500 человек; при них состояло около 1000 человек татарской орды, часть которой пошла вниз по Днепру, к порогу Ненасытецу; запорожец Фляка с отрядом козаков подстерегал гетмана Скоропадского у бродов, чтобы добывать гетманских языков, отгонять конские стада и подавать вести хану в Крым; сам же хан со всеми крымскими силами и с главною массою запорожцев стоит в урочище Кучугурах, в трех милях ниже Аслам-городка, и собирается дать гетману бой, чтобы не допустить его в Перекоп [12].
Как бы то ни было, но предприятия запорожцев и татар ни на правом ни на левом берегах Днепра не удались.
Для того, чтобы предотвратить всякий набег со стороны татар и запорожцев на Украйну, а также для того, чтобы следить за теми из них, которые приезжали с мирными целями в города, царь приказал поставить в городе Полтаве 300 или 400 человек драгун с "добрымъ" командиром и велел тому командиру всех запорожцев, которые прийдут с повинною, принимать и отсылать в дальние малороссийские полки, тех же из козаков, которые будут ездить на Украйну ради промыслов своих, во избежание могущих от их воровства произойти смут, под жестоким страхом не пропускать в города [13].
Нужно думать, что такое распоряжение последовало уже после возвращения Петра с берегов Прута в Россию, когда царь, заключив предварительное перемирие с турецким визирем, вполне обезопасил свои владения с южных границ и теперь мог совершенно игнорировать запорожцев, которых перед походом в Турцию тщетно старался склонить на сторону России.
Такое постановление о запорожских козаках строго соблюдалось и в следующем 1712 году. Так, когда однажды приехали из Сичи в местечко Переволочку несколько человек низовых купцов, т.е. крымских армян и малороссийских, и запорожских промышленных людей, то из Переволочны были пропущены в малороссийские города все купцы, кроме "бездомовныхъ сЪчевиковъ", которые были задержаны в крепости впредь до царского указа на том основании, будто они ездят не торговать, а различные вести собирать и потом "всякую прелесть и шальварство чинить". Они отпущены были в Сичь только ради того, чтобы исполнить просьбу перекопского каймакана и чтобы мир с Крымом соблюсти [14]. Исключение делалось только для тех, которые просили на бумаге о помиловании через гетмана Скоропадского. Но и из этих последних какие-то козаки, "прописавшіе противъ чести государя", лишены были гетманом свободы, и только заступничество киевского губернатора князя Голицына, сделавшего представление о том, что преступление запорожцами учинено по невежеству, избавило их от тюрьмы [15].
Положение запорожцев с 1712 года не только не ухудшилось, а, напротив того, по-видимому, изменилось к лучшему, и это произошло от той неудачи, которую испытал русский царь на берегу реки Прута. Окруженный огромными полчищами турецкой армии, отрезанный от России, лишенный союзников, царь Петр Алексеевич принужден был заключить с Турцией Прутский мир (июля 11 дня) и потом тот мир подкрепить миром Константинопольским (апреля 5 дня 1712 года). По этому двойному миру он обязался, между прочим, срть Каменный Затон и Новобогородицкую крепость; пушки, находившиеся в Затоне, предоставить туркам; запорожских козаков оставить в полном покое и не "вступаться" в них. "Его царское величество весьма руку свою отнимаетъ отъ козаков съ древними ихъ рубежами, которые обрЪтаются по сю сторону ДнЪпра и отъ сихъ мЪстъ и земель, и фортецъ и отъ полуострова СЪчи, который сообщенъ на сей сторонЪ вышеупомянутой рЪки" [16].
В силу таких условий запорожцы открыто признавались законными подданными турецкого султана и фактически могли пользоваться всеми степными угодьями, которыми и раньше пользовались.
При заключении Прутского мира России с Турцией запорожцы, в особенности Филипп Орлик, сильно вредили русскому царю и настаивали на отделении Малой России от Великой. Для достижения последней цели Филипп Орлик, находившийся в то время в городе Бабе, отправил декабря 3 дня 1711 года депутацию из шести человек в Константинополь, дав ей на то подробную инструкцию. В числе депутатов был и сам кошевой атаман Гордиенко. Депутатам приказано было прежде всего поблагодарить "блистательную Порту" за освобождение ею Украйны от московского ига. Потом велено было просить Порту окончательно привести в исполнение мирный договор с Россией, заставить Москву навсегда отказаться от Малороссии обеих сторон Днепра и на будущее время не допускать Москвы к захвату в ее руки Малороссии: "Москаль, принужденный отречься отъ Украйны навсегда, пусть обязанъ будетъ вывести изъ нашихъ предЪловъ свои военныя силы и выпустить на свободу эадержанныхъ въ прошлую войну и сосланныхъ въ Сибирь или другія отдаленныя мЪста нашихъ начальниковъ, чиновныхъ лицъ и всякаго званія людей украинскаго происхожденія, въ числЪ ихъ и посланцевъ изъ запорожской СЪчи, задержанныхъ въ ЛебединЪ, а также тЪхъ запорожскихъ товарищей, которые, будучи приглашены на работы въ Петербургь за деньги, впослЪдствш были задержаны, одни въ СЪвскЪ, другіе въ ВильнЪ, а потомъ отправлены въ каторжныя работы... Сверхъ того, всЪ орудія, взятыя въ СЪчЪ и свезенныя в БЪлую Церковь, москали должны возвратить обратно или, въ случаЪ, если это имъ окажется затруднительным, замЪнить ихъ другими изъ украинскихъ крЪпостей орудіями, которыя должны будут остаться тамъ по выступленіи московскихъ гарнизоновъ... Козаки, живущіе въ низовьяхъ Днепра имЪютъ право по прежнему обычаю, заниматься рыбными и звЪриными промыслами по всЪмъ рЪкамъ, рЪчкамъ и урочищамъ вплоть до Очакова, безъ всякихъ препятствй со стороны блистательной Порты" [17].
Депутация Орлика произвела в Константинополе свое действие, и если бы не русское золото, полученное великим везирем, то война между Турцией и Россией была бы неизбежна. Но деньги творят чудеса, а в данном случае они сотворили мир России с Турцией.
Однако запорожская партия Орлика и после заключения русско-турецкого перемирия не переставала вредить России; чтобы поставить Турцию во враждебные отношения к России, козаки отправили султану и великому везирю донесение о том, будто бы у реки Орели и у Перекопа стоят большие русские войска, а в Каменном Затоне и на реке Самаре снова воздвигаются русские городки. Тогда от везиря сделан был по этому поводу русским министрам запрос и великий везирь разуверен был в полученном донесении только тогда, когда послал от себя полномочное лицо, Ахмет-агу, в Каменный Затон, на реки Орель и Самару. Вместе с Ахмет-агой было несколько доверенных лиц от крымского хана и от бендерского паши, которые осмотрели реку Орель вверх до Маячки и вниз до Китай-городка и не нашли там никаких новых крепостей [18].
В это же время, может быть под влиянием известия о Прутском мире России с Турцией, а может быть и с какою-нибудь скрытою целью, кошевой атаман Константин Гордиенко заговорил с гетманом Скоропадским о своем желании перейти в подданство русского царя. По этому поводу Скоропадский снесся с царским стольником Федором Протасьевым, бывшим на ту пору в каком-то селе Богородицком, и Протасьев октября 31 дня 1712 года ответил гетману письмом, в котором уверял его, что кошевой хотел просто-напросто добиться от него получения хлебных и других запасов, чтобы потом по-прежнему "оставаться на своемъ постоянствЪ". "Надлежало-бы, милостивый государь, к КосткЪ написать, такъ, чтобы онъ, если хочетъ явить свое расположеніе къ царскому величеству, напередъ прислалъ-бы изъ СЪчи кого-нибудь изъ знатныхъ особъ и по нЪскольку человЪкъ товарищей отъ всЪхъ куреней; тогда, когда Костка со всЪмъ низовымъ товариствомъ учинитъ присягу быть подъ державой царскаго пресвЪтлаго величества, тогда только можно удовольствовать ихъ и всякими припасами н денежнымъ, какъ раньше было, жалованьемъ и дать позволеніе россійскимъ людямъ съ ихъ торговыми промыслами Ъздить въ запорожскую СЪчь. По истинЪ, милостивый государь, запорожцевъ приневолиливаетъ къ тому ихъ убожество и, чтобъ то желаніе (быть подъ русскимъ царемъ) было истинной правдой, я не надЪюсь до тЪхъ поръ, пока въ СЪчЪ кошевымъ ГордЪенко, не стоить и писать о томъ ко двору царскаго величества" [19].
И точно, в ноябре месяце того же года киевскому губернатору князю Димитрию Голицыну донесли, что кошевой атаман Константин Гордиенко назначил от себя в город Умань полковником некоего Поповича, которому дан был из Сичи пернач, и послал от себя несколько человек в город Калниболот и в Городище под Корсунь; что возле посланцев кошевого собралось около 200 человек, и "отъ нихъ разосланы были кошового листы, чтобъ имъ жадной шкоды отъ гультяйства и ни отъ кого не наносилось" [20].
Настроение самого султана в то время вполне соответствовало замыслам козаков. Турецкий султан Ахмет III, настроенный французским в Константинополе резидентом и шведским королем, решил вновь разорвать мир с русским царем и предъявить ему требование об уступке Турции всей козацкой Украйны вплоть до русских границ. Тогда русские полномочные послы, барон Шафиров и тайный советник Толстой, находившиеся в то время в Константинополе, посажены были в Семибашенный замок впредь до получения удовлетворительного ответа от русского царя. Однако, русские послы успели подействовать и золотом, и богатыми подарками на любимца султана Али-Кумурджи, и все дело повернулось против шведского короля. Турецкий султан, вновь согласившийся в пользу возобновления мира с Россией, решил предложить Карлу XII оставить Бендеры и через Польшу уехать в северный край. С предложением султана поскакал его конюший к королю. Но король не только не исполнил того, чего требовал от него султан, а даже обнажил шпагу против его гонца и после того удалился в Варницу, близ Бендер. Тогда султан, находившийся в то время в Адрианополе, узнав о таком отпоре со стороны короля, отдал приказ крымскому хану и бендерскому паше взять Карла силою и привезти его в Адрианополь. Это было уже в наступившем 1713 году. Крымский хан и бендерский паша двинулись к Карлу с отрядами войск в начале февраля. Но король, узнав, в чем дело, выказал им сильное сопротивление и только после решительной схватки и полученных ран сдался хану, и вместе с "кіевскимъ" воеводой Иосифом Потоцким, неотлучно бывшим при нем, был взят в плен. Тогда бывшие при короле запорожцы вместе с кошевым Гордиенком все бежали в "новую" Сичь, и в Бендерах остался только один Филипп Орлик на "свободномъ" житье [21].
После этого султан потребовал русских послов в Адрианополь и тут снова поставлен был вопрос о мире между Россией и Турцией.
Но пока шли переговоры о мире с турецкой и русской стороны, тем временем партия запорожских козаков сделала новую попытку нападения на малороссийские города. Так, в том же 1713 году гетман Скоропадский отправил донесение барону Шафирову в Царьград о нападении татар и запорожских "гультяевъ" с атаманом Алистратенком на местечко Царичанку у речки Орели и о захвате ими во время жатвы из местных обывателей несколька десятков человек. Гетман просил Шафирова добиться от Порты "впредь заказать тЪмъ воронамъ чинить такія обиды, а того Алистратенка выдать", чтоб его наказать. Барон Шафиров на письмо гетмана ответил тем, что он уже и раньше того много раз просил султана и великого везиря воспретить, в силу мира между Турцией и Россией, татарам и запорожцам делать нападения на малороссийские города, но всегда в таких случаях получал один ответ, что Порта уже послала к ним о том "свой жестокій указъ" [22].
Были ли посылаемы такие указы или нет, но запорожцы все еще не переставали вредить Москве. Осоюзившись с янычарами и с татарской ордой, они сделали в это время несколько "подбЪговъ" под город Киев, взяли возле Василькова, Триполи и в некоторых порубежных селах и деревнях в полон несколько человек простых людей и произвели во многих местах пожар. Тогда снова повторен был приказ гетману Скоропадскому и в особенности полковнику Галагану никого из запорожских козаков, под страхом смертной казни, и ни с чем не пропускать через Днепр в малороссийские города; тех же из них, которые будут приезжать на заставы и другие места, тайно брать под арест и отсылать в глуховский гарнизон и там под караулом содержать [23].
Вероятно, в силу такого указа, задержаны были в одном из малороссийских городов и отправлены колодниками в Москву "приличившіеся въ измЪнЪ съ бывшимъ гетманомъ Мазепой" запорожцы Иван Куценко и Федор Нестулей [24]. Они были сперва приговорены к смертной казни, но потом их велено было, выдав в Москве грамоты и прогонных 10 рублей, сослать в сибирские города, в работу, на вечное житье [25].
Но ни строгие указы, ни ссылки в Сибирь не имели особенного значения для запорожских козаков в то время, когда в пределах Турции находился шведский король. И точно, в начале апреля месяца около города Богуслава вновь явился отряд запорожцев с каким-то Швачкой — козаком, который имел намерение переправиться с правого на левый берег реки Днепра, а в городе Бреславе стоял бывший прилуцкий полковник Горленко с ватагой в 250 человек козаков; последний распускал слух, будто бы турки хотят поднять против султана бунт за шведского короля.
Когда слухи об этом дошли до киевского губернатора князя Голицына, то он послал о том известие гетману Скоропадскому и при этом просил его задержать некоего полтавского жителя Антона Шарпиленка, имевшего на Запорожьи брата чернеца и ехавшего с товаром через Переволочанский перевоз [26].
Кроме киевского губернатора за действиями запорожских козаков строго следил и генерал-фельдмаршал Борис Петрович Шереметев, оберегавший в то время русские границы ввиду тревожного на юге положения дел. Он послал для разведки к урочищу Пробитому, у реки Буга, какого-то козака и через того козака узнал, что шведский король, получивший свободу и оставленный вне надзора со стороны турецких властей, возымел намерение идти под город Киев против русского царя [27] и что при нем, кроме татар, было несколько человек запорожцев. Запорожцы показывались то возле Уманя и Корсуня, то вблизи Киева, у Днепра. Переправившись на лодках в ночное время через Днепр, они напали в деревне Самовицах на стоявших там русских драгун и из них 6 человек закололи насмерть, 5 человек взяли в полон, сами же "безвредно" ушли назад. Вследствие такого известия фельдмаршал Шереметев послал приказ лубенскому полковнику выступить со своим полком к Днепру и держать там денно и нощно крепкий караул; а полковнику переяславскому велел сделать розыск, с чьего ведома приходили козаки, где переправлялись они через Днепр и в каком месте приставали лодками к нему. "А нынЪ ночи мЪсячныя, а не темныя, укрыться было онымъ нЪкакими мЪрами нельзя" [28]. По расспросу оказалось, что запорожцев пропускали на Украйну сами же жители малороссийских местечек и городов. Так, в начале мая запорожский козак Грицко Бережный с товарищами, переправившись с правого на левый берег реки Днепра, сделал нападение на местечко Келеберду и убил 7 тамошних людей, столько же потеряв своих; проводил же его в Келеберду домонтовский житель Федор "рыбалка" (рыбак). Сам сотник домонтовский отослал Орлику две куфы водки, которую Орлик, в свою очередь, отправил кошевому Гордиенку в Сичь. Рыбаки же главным образом доставляли запорожцам и всякие вести "о поведеніи" русских в украинских городах [29].
Но такие набеги запорожцев на малороссийские города к концу 1713 года прекратились сами собой. В это время, а именно июня 14 числа, после долгих споров между представителями интересов Турции и России, окончательно установлен был русско-турецкий мир, впредь на 25 лет. Спор касался главным образом двух пунктов, выставленных турками русским резидентам, барону Шарифову и Толстому, и первый из этих пунктов состоял в том, чтобы возобновлена была ежегодная присылка крымскому хану дани; второй состоял в том, чтоб порубежная граница проведена была между реками Самарою и Орелью и по той границе поселены были запорожцы с турецкой стороны. Русские резиденты сильно противились таким требованиям Порты и, хотя, под конец, согласились на проведение границы между Самарою и Орелью, но зато решительно отказались дать свое согласие на поселение у ней козаков, изменивших России. Извещая царя о состоявшемся мире, барон Шарифов писал: "Хотя эти варвары (турки) и безумны, и непорядочны, однако сильны, многолюдны и безмЪрно многоденежны и имЪютъ такихъ учителей, которые всЪ интересы и силу не только россійскаго государства, но и всей Европы знаютъ и имъ непрестанно внушаютъ... Король шведскій хотя не уменъ, но при немъ есть нЪсколько министровъ и генераловъ умныхъ; Орликъ и прочіе изменники черкасы и запорожскіе и донскіе козаки свЪдущи о внутреннемъ состояніи государства его величества, и имъ всЪмъ промоторъ и ходатай ханъ нынЪшній крымскій" [30].
Объявление русско-турецкого мира 1713 года имело решающее для запорожцев значение. С этих пор потеряны были всякие надежды у запорожских патриотов вовлечь Турцию в борьбу с Россией. И хотя крымский хан, "человЪкъ преострый и за неполученіе своего запроса о дачЪ погодней на Poссію непримирительно озлобившійся", и пытался в начале февраля 1714 года поднять запорожцев на малороссийские города [31], но из той попытки не вышло положительного ничего. В ноябре месяце 1714 года сам шведскии король Карл XII внезапно оставил пределы Турции и скоро очутился в Штральзунде [32]. Вслед за королем последовали в Швецию и главные сторонники давно умершего гетмана Мазепы - Филипп Орлик три брата - Григорий, Иван и Афанасий - Герцики, Андрей Войнаровский, Федор Нахимовский, Федор Мирович, Клим Довгополенко, Федор Третьяк и некоторые другие [33].
Непреклонным оставался только один кошевой атаман Константин Гордиенко, который находил себе поддержку у некоторых из значных малороссийских лиц, как например, у полтавского полковника Черняка. Полковник Черняк зимою, после Рождества Христова, 1713 года отправил в Сичь полтавского жителя Данила Кондака и велел ему передать кошевому Гордиенку и некоторым из козаков, чтобы они "неважились кланяться царскому величеству" потому что "еще висилицы московскія не наполнились а если поклонитесь, то конечно наполнятся вамы". Когда Данило Кондак передал слова Черняка Гордиенку, то кошевой благодарил полковника за сочувствие себе, из чего Кондак усмотрел "незичливость" кошевого к царскому величеству и напомнил ему о Боге и верной службе государю. Другим запорожцам он слов Черняка не передавал вследствие "большого въ СЪчи возмущенія" [34].

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ

Положение запорожцев под властью Крыма.— Разочарование их в шведском короле и первые попытки испросить прощение у русского государя.— Возвращение отдельных партий запорожских в города Малороссии.— Первая петиция всего запорожского войска государю о помиловании и о дозволении поселиться на прежних местах.— Ответ на то от графа Головкина.— Новая просьба запорожцев, посланная через писаря Рогулю гетману Скоропадскому.— Просьба самого гетмана Скоропадского, посланная в Петербург, о дозволении малороссиянам ездить в Крым за солью и о разрешении запорожским промышленникам проезда в города Малороссии.— Ответ государя о дозволении малороссиянам поездок в Крым и о запрещении запорожцам проезда в Малороссию.— Тайные нарушения запорожцами царского указа и новое приказание о недопущении запорожцев в Малороссию.— Новая петиция запорожцев о помиловании и новый отказ запорожцам со стороны государя.— Письма Филиппа Орлика к запорожскому войску из Швеции.

Искушенные Мазепой, увлеченные Гордиенком, обнадеженные Карлом XII, запорожцы после страшного и кровопролитного поражения их русскими в самом гнезде, Чортомлыцкой Сиче, принуждены были покинуть все, что было заветно и дорого каждому запорожцу: и родную колыбель, матку-Сичу, и шумливые пороги, много говорившие уму и сердцу каждого запорожца, и Великий Луг, бывший "батькомъ" для всякого безродного "сиромахи", и заветную реку Самару с ее священною для набожного запорожца обителью и, наконец, все могилы, скрывавшие в своих безмолвных и таинственных недрах всю предшествовавшую историю запорожского войска — все это, как и все обильные реки, богатые зверем и дичью степи, должны были оставить запорожцы и идти на новую и далекую окраину, заводить там новое гнездо, Сичу. Но какая-то была новая окрайна? Одна незначительная, у левого берега Днепра, полоска плавен, а потом к востоку песчаные кучугуры, к северу и югу безводные и пустынные солонцеватые степи. Это была настоящая агарянская земля, засеянная от природы тернием и волчием, как выражались о ней сами запорожцы. Но что это значило в сравнении с тем состоянием, в которое поставили себя запорожцы после разгрома русскими их старой Чортомлыцкой Сичи! Тех, которых запорожцы презрительно именовали погаными бусурманами, тех, против которых воевали отцы, деды и прадеды их, тех, истребление которых запорожцы раньше того поставляли себе главной целью своего существования, теперь они должны были признать своими верховными владыками, непосредственными господами и защитниками. Двести лет просуществовало до тех пор Запорожье, и за все это время своей исторической жизни низовые "лыцари" упорно, мужественно и с полнейшим самоотвержением боролись за православную веру и за русскую народность с неверными мусульманами и теперь понесли свои головы, понесли свою веру, понесли все свои силы под защиту своих исконных, вековечных и непримиримых врагов. Это значило, что запорожцы поставили себя в полное противоречие со всем своим прошлым и принудили себя поклоняться тем самым богам, на которых раньше того сами же они плевали. Ни в народности, ни в вере, ни в языке ничего не было общего между запорожскими козаками и татарами, и потому немудрено, что уже тотчас после поселения запорожцев на "агарянской" земле, когда прошел у них первый воинственный пыл, когда несколько сгладилось страшное воспоминание об ужасах, испытанных ими на старой СичЪ, они вновь стали обращать свои взоры к родным влюбленным местам и простирать свои руки к своему "природному монарху". И чем дальше со времени Полтавской битвы уходило время вперед, тем менее выказывали запорожские козаки желания вредить русскому государю. Если запорожцы и делали нападения на русско-малороссийские города в течение времени с 1710 по 1713 год, то в этом случае они действовали под влиянием двух своих вождей, закаленных противников всего великорусского, Филиппа Орлика и Константина Гордиенка, да и то лишь в отдельных партиях, а не всей своею массой. Простая масса козаков давно уже перестала верить в шведского короля. Вера в него окончательно исчезла у посполитых людей запорожских с тех пор, когда он в 1714 году оставил пределы Турции и ушел через Трансильванию в город Штральзунд. Самое событие, происшедшее под Полтавой, не прошло даром для запорожцев в смысле страшного исторического урока для них. Многие передовые люди из запорожского войска скоро сознали всю важность полтавской победы и все последствия ее для целой России. Последствия же ее были велики: Полтавская битва бесповоротно решила вековой вопрос о слиянии двух русских народностей, великорусской и малорусской, в одно целое политическое тело. До сих пор историческая жизнь малорусского народа зиждилась на народно-козацких началах; с этих пор она пошла по другому пути: вопрос о старых козацких правах и вольностях постепенно стал отходить в область отдаленных преданий, и прежние козацкие порядки и народные начала стали заменяться новыми порядками и иными началами, против которых протестовать, а тем более выступать с оружием в руках не представлялоеь уже никакой возможности. Запорожцы поняли это своим чутьем и, сознавая закон непреложности, стали помышлять о возврате под державу российского монарха. До 1709 года они твердо стояли за свои предковские права, мужественно и стойко боролись за козацкие вольности; но потом, исчерпав все средства для борьбы с Москвой и под конец отдав на разорение москалям свое гнездо, старую Сичу, они сознали полную невозможность "прати противъ рожна" и решили всей массою идти под державу России, чтобы слиться в целое и единое с нею.
Еще с 1710 года к гетману Ивану Ильичу Скоропадскому стали являться отдельные, пока небольшие, купы запорожских козаков и просить его о дозволении вернуться им в Малороссию для поселения в различных малороссийских полках. Уже тогда отдан был приказ гетману поселить просителей в простойных местах и тайно за ними наблюдать, чтобы они впредь не учинили каких-нибудь возмущений в народе и не ушли снова назад. Царь Петр Алексеевич, нуждавшийся в ту пору в боевых силах перед походом в Турцию, охотно принимал переселенцев в малороссийские города. Но в то время носились слухи о жестокостях русских, и это обстоятельство удерживало многих от переселения в Малороссию.
Однако прошел 1711 год и наступил 1712.
В это время кошевой атаман [1] и запорожское низовое войско, уже полным своим составом написали обширный лист и отправили его гетману Ивану Ильичу Скоропадскому с просьбой об исходатайствовании им милости и помилования у царского величества: "Козаки и кошевой имЪютъ мысль, состояніе, охоту, намЪреніе и всецЪлое истинное прямое желаніе и душевную совЪсть принести въ поклоненіе пресвЪтлЪйщему маестату". Они льстили себя надеждой, что милостивый государь забудет злобу и все бесчинства их и пришлет им через гетмана высокопочтенную грамоту с позволением перехода запорожцам от протекции ханской к державе православного монарха; во всяком же случае просили гетманскую вельможность сообщить им о милости или немилости к ним государя "скрытнымъ человЪкомъ, дабы они чрезъ него въ подозрЪніе бусурманству не впали и въ гибель не ввелись" [2].
Неизвестно, что на эту первую просьбу всего войска отвечал царь запорожцам, но в том же 1712 году в должности гадячского асаула открыто служил бывший запорожец Мартын Штых, незадолго перед тем оставивший Крым, а в следующем 1713 году дано было позволение небольшой партии запорожских козаков вернуться в Малороссию и избрать места для жительства. В 1714 году из пределов Турции явились 350 человек запорожцев, и тогда велено было всех этих выходцев поселить в северных пределах Гетманщины, около Глухова и в городе Конотопе, т.е. вблизи великороссийских границ, очевидно, с целью наблюдения за поведением пришлецов [3]. По этому поводу граф Головин писал из Петербурга гетману Скоропадскому такого рода письмо: "Я о семъ доносилъ его царскому величеству, и его царское величество, хотя и не хотЪлъ тЪхъ возвращающихся своевольныхъ запорожцевъ на Украйну принимать, но, однакожъ, когда некоторые уже были приняты, а за другими посылалъ самъ фельдмаршалъ, то государь изволилъ приказать мнЪ къ вашей вельможности и къ господину фельдмаршалу писать съ тЪмъ, чтобы вышедшимъ запорожцамъ быть на указанныхъ квартирахъ (в Конотопе и около Глухова), а имЪющихъ выходить поселять въ пристойныхъ, по разсмотрЪнио вашей вельможности, мЪстахъ и по общему съ господиномъ фельдмаршалом согласію приказать смотрЪть, какъ они тамъ будутъ жить и не будетъ-ли отъ нихъ какой противности происходить" [4].
Несмотря на такое нерасположение со стороны царя к запорожским эмигрантам, в это время запорожское товариство отправило вторую петицию на имя государя о помиловании и о дозволении вернуться козакам к прежним своим местам. На ту пору в новой Сиче состоял кошевым атаманом Иван Алексеевич Малашевич [5]. Это был один из выдающихся кошевых атаманов начала XVIII века. Спокойный, рассудительный, прямой, честный и богобоязненный, Малашевич искренне предан был русскому государю и, по-видимому, поставил себе священным долгом так или иначе вернуть запорожцев на прежние места под скипетр российской державы. С этой целью Малашевич обратился с просьбой к гетману Скоропадскому о помиловании войска запорожского, и гетман Скоропадский донес прошение кошевого царю Петру Алексеевичу в новую столицу.
Но Скоропадскому велено было ответить кошевому, что на его просьбу и на просьбу бывшего кошевого Василия Иосифова уже послана царским величеством из похода собственная грамота. Какова была та грамота неизвестно, но на основании последующего хода дел можно думать, что царская грамота не была милостива к запорожцам.
В это же время последовал ответ, также немилостивый, и от правительствующего сената по делу двух каких-то запорожцев Стецька и Паска, которых ведено было гетману Скоропадскому держать по-прежнему под арестом до получения ответа до крымского хана и перекопского бея [6].
Быть может, здесь разумеется дело о разбойнических действиях одной запорожской ватаги, руководимой Грицьком Ковалем и состоявшей из Козаков Стецька Великого, Василия Черевка, Власа Тахтаула, Гаврила Старого и некоторых других "гультяевъ" числом до 30 человек. Эти козаки, выбравшись из Сичи под час спасова поста, пошли под местечко Решетиловку красть коней. Не добыв коней, они зато добыли семь штук рогатого скота для харчей и, идя с ним, заметили на Шаковом шляху, у вершины долины Яковиной, три воза и при них девять человек татар. Сперва они отпустили татар по добру по здорову, а потом внезапно сделали на них нападение и заставили бросить возы и разбежаться в разные стороны. Тогда гультяи, поставив на могиле сторожу, боясь нападения, похватали на коней, что было легкого, а именно — деньги, сафьяны и мамсы; остатки же — родзинки, фиги, лимоны, лимонный сок и намет оставили при возах, сами быстро ушли в укромное место и поделили захваченную добычу поровну между собою и потом частью ее прохарчевали, частью пропили. После этого дележа гультяи разошлись в разные места степи и блукали до осени. Из них некоторые приблизились к Днепру и отогнали у миргородского полковника несколько коней. Потом 8 человек из них [7] пришли в Веремеевку и, поклонившись одним сафьяном пану прилуцкому, расположились было с его дозволения на квартирах, но потом были схвачены и препровождены в Лохвицу. За такое разбойство запорожского гультяйства поплатилось все запорожское войско. В Сичь прислан был от хана бей о полутораста коней с татарами и потребовал с куреней удовлетворение за убытки по 100 талеров за каждого грабителя. Войско заплатило по сто талеров, давши в уплату и имущество грабителей, оказавшееся в Сиче; многих из гультяев потребовало в Сичу и одного из них повесило, все-таки уплатив и за него потерпевшим купцам 100 талеров. Всей суммы татары взяли с Коша на 5000 золотых, да такую же сумму, на 5000 золотых, войско оставило татарам на целый год от своих базарных доходов; кроме того особо взято было 15 левов за то, что один из грабителей подрезал себе в кафтан материи из намета, стоявшего при татарских возах [8].
В самой Сиче, по-видимому, в это время происходили беспрерывные распри, так как к концу 1714 года в ней состоял кошевым атаманом уже не Малашевич, а Василий Иосифов (он же Василий Иосифович). Обыкновенно выбор нового кошевого атамана происходил первого числа каждого нового года, и если войско переменяло своего начальника до положенного срока, то, очевидно, тому предшествовала целая буря.
В ноябре месяце 23 числа новый кошевой атаман и все запорожское войско с дозволения крымского хана "ординовали" при присланных из Крыма татарах к гетману Скоропадскому двух козаков Ивана Портянского да Степана Решетила для розыска убытков и грабежей, причиненных запорожскому войску от разных жителей городов малороссийских. Войсковым посланцам дан был "истинный и праведный реестръ, гдЪ, кого и съ якою худобою въ городахъ и въ поле забрано, и якъ много утраты на худобахъ товариство въ состояніи сего мира отъ старшины рейменту гетманской вельможности и общихъ людей дознало". Войско и кошевой атаман просили гетмана всю "невинне" забранную худобу непременно пополнить и возвратить без "большой турбаціи" [9].
Обращаясь с просьбой к гетману Скоропадскому о возвращении захваченной малороссиянами козацкой "худобы", запорожцы в это же время "искали способа" для того, чтобы так или иначе вновь возвратиться "подъ руку царского священнЪйшего величества" и осесть Кошем на старой Чортомлыцкой Сиче.
О таком намерении войска запорожского дошла весть до "гетмана" Филиппа Орлика. Орлик осенью 1714 года перед праздником Покрова написал запорожцам из Адрианополя лист и в том листу предупреждалк козаков, чтобы они не склонялись ни на какие прельщения и оставались в таком состоянии, в каком и теперь находятся. Вслед за тем о намерении запорожцев оставить новую Сичу Филипп Орлик сообщил пограничному разъездному бею и подал ему мысль отобрать у козаков на верность Крыму присягу, после чего дозволить начальникам и неженатым запорожцам поселиться хотя и в старой Сиче, а женатых оставить в Кызыкермене, где они и раньше того жили. И точно: через четыре недели после получения Орликова письма в Сиче, в Кош прибыл от пограничного разъездного бея какой-то крымский толмач и потребовал, чтобы кошевой атаман и все куренные атаманы ехали в Каланчак для присяги, "жебы уже держалися протекціи хана кримского и чтобы въ томъ не зрадили". Кошевой и атаманы, сообразив, что виновником такого требования был Филипп Орлик, нашли нужным поехать к бею, но однако положили между собой совет так или иначе отказаться от присяги, выставив на вид ту причину, что все войско запорожское разошлось за добычей, без войска же ни кошевому, ни атаману "нельзя правЪй присягати" [10].
Увернувшись от присяги Крыму, кошевой атаман Василий Иосифов и "старое товариство" в наступившем 1715 году отправили из Сичи в город Глухов через писаря Рогулю новый лист к вельможному гетману с просьбой "чинить наипрележнЪйшее стараніe и заступленіе о полученіи за ихъ проступокъ прощенія и о принятіи въ прежнюю милость и прихильность войска запорожского подъ державу царского величества".
Полученный лист гетман Скоропадский направил в столицу с личным от себя запросом, как поступить ему "со оными запорожцами". К новой петиции запорожцев гетман присовокупил от себя просьбу о дозволении малороссийским торговым и промышленным людям ездить с товарами в Крым и ходить на полевые речки за рыбной и звериной добычей, а вместе с малороссиянами просил дозволения пропускать на Украйну и сичевиков, тех, которые будут приходить из Запорожья с рыбой и с солью к Днепру.
На такую просьбу последовал из Петербурга царский указ февраля 10 дня. В том указе говорилось, что его императорское величество отпускает вины и соизволяет принять под свою державу только тех козаков, которые повинились в своих поступках, и если таковые из них пожелают оставить турецкие области и придти в российскую державу, то селить их в местах, где кто родился, и всячески обнадеживать, что такие не подвергнутся никаким наказаниям и в ссылку не будут сосланы; напротив того, старшины таких козаков получат "знатные уряды", смотря по полкам, состоянию и верности. Принять же запорожцев с землей, на которой они живут, в подданство и дозволить им жить своим Кошем в старой Сиче, вследствие мирного постановления между Россией и Турцией, нельзя, потому что старая Сичь, по домогательствам самих же запорожцев у турецкого султана, уступлена туркам. Торговым же малороссийским людям, едущим с "незаповЪдными" товарами в Крым, и крымцам, едущим со своими товарами в Малую Россию, препятствий не делать никаких. Только запорожцев и козаков изменников ни с товарами, ни с какими делами в Малую Россию не пропускать, также и малороссиянам с товарами и с добычей в Запорожье ходить не дозволять и едущим в Крым сделать наказ, чтобы они под страхом жестокого наказания и лишения всего имущества не заезжали к запорожским козакам; а самим крымцам объявить, чтобы они, отправляясь в Малую Россию, изменников запорожцев и козаков с их товарами отнюдь не смели с собой брать. Самому гетману без царского указа с изменниками запорожцами никакой переписки не иметь и на письма их не отвечать, а все письма их в подлинниках в столицу отсылать и у себя только списки (копии) с них оставлять. В случае же каких-либо ссор с турской стороны или в случае нанесения от запорожцев малороссийским людям каких-либо обид, о том немедленно киевскому губернатору князю Дмитрию Михайловичу Голицыну сообщать [11].
О результате просьбы запорожцев первый известил Скоропадского киевский губернатор князь Голицын, временно находившийся в то время в Петербурге. Он писал гетману, что ему послан с наставлением указ, как держаться относительно запорожских козаков. Очевидно князь Голицын хотел предварить Скоропадского о том, чтобы он немедленно же воспретил жителям малороссийских городов сноситься с запорожскими козаками согласно воле государя.
Но то, что легко было предписать на бумаге, весьма трудно было исполнить на деле. Так, когда гетман Скоропадский, получивший царский указ, стал приводить его в исполнение, т.е. потребовал от купцов, ездивших из Малороссии в Крым и возвращавшихся из Крыма в Малороссию, чтобы они объезжали Запорожскую Сичу и не давали запорожцам никакой платы от своих товаров, то запорожцы начали жестоко мстить за то малороссийским купцам. Один раз в июне месяце они напали на Китайгородских людей, ездивших в Крым за купецким промыслом и возвращавшихся назад с товарами: наскочивши на них в то время, когда они только что переправились через реку Самарь, у урочища Шести Колодезей, запорожцы некоторых из них побили, некоторых поранили, а все-добро их разграбили, и напрасно после того кошевой атаман посылал свой универсал в Самарь до Севрюка об унятии своевольцев, своевольцы по-прежнему предавались грабежам. В другой раз наскочили запорожцы на майдан опошнянских селитренников над речкой Ушивой, разнесли там все строения и все, что можно было, пограбили, а оттуда бросились под города Полтавского полка, и хотя во время этого набега трое из грабителей были пойманы, зато остальные, нисколько не унимаясь, намеревались сделать набег на слободские города. И все те разорения и грабежи, которые запорожцы чинили по дорогам промышленным людям, стались после царской грамоты (февраля 10 дня) и крепкого гетманского приказа, запрещавших украинцам сноситься с Запорожьем. Согласно таким приказам, полтавский купец Григорий Магденко, ездивший в Крым за товаром, исходатайствовал было у ханского визиря и у перекопского бея дозволение всем купцам стороны царского величества не заезжать до Сичи, чтобы не платить никакой пошлины запорожцам. У запорожцев даже отобран был Кызыкерменский перевоз, к которому приставили татарина для того, чтобы он, перевозя через Днепр купцов, не давал корыстоваться от перевоза запорожцам. Однако эти распоряжения скоро были отменены. Когда крымский хан ехал в Белогородчину, то к нему явился кошевой атаман и снова выпросил у него Кызыкерменский перевоз в пользу запорожского войска. Подтверждая такое обещание своим властным письмом, хан сделал в нем приписку о том, дабы тех из малороссийских или из крымских купцов, которые ехали до Крыма или возвращались из него и не представлялись кошевому атаману, без уплаты денег не перевозить через перевоз. После того запорожцы, снова отобрав по ханскому письму в свои руки Кызыкерменский перевоз, всех ехавших к нему стали отсылать насильно в Сичь, и тогда сколько кошевой атаман напишет перевезти возов, столько и перевозили их, без письма же кошевого вовсе никого не перевозили через Днепр. Кошевой давал от себя для конвоя проводников, и купцы всякому провожатому должны были платить по 10 талеров от себя. Когда же малороссийские купцы, избегая Кызыкерменского перевоза, делали круг в несколько миль степью левой стороны Днепра, то запорожцы настигали их вблизи реки Самары и разграбляли все их товары и добро.
Не решаясь лично предпринять никаких мер против нападений, со стороны запорожцев, гетман Скоропадский обратился сперва с запросом по этому поводу к киевскому губернатору князю Голицыну, а потом, по совету последнего, написал письмо к графу Гавриилу Ивановичу Головкину с просьбой прислать ему инструкцию, как поступать с "ворами", и вместе с тем написать о действиях их крымскому хану, особенно же просить об отобрании у них Кызыкерменского перевоза [12].
Но Крымский хан Каплан-Герай далек был в то время от всякой мысли о том, чтобы вредить запорожцам; напротив того, он, где мог, старался ходатайствовать за них. Так, в это время он писал за каких-то запорожцев, купивших себе на собственные деньги земли под городом Чигирином, польскому гетману Синявскому и просил его оказать им, в случае нужды, всякое вспоможение [13]. В каких собственно видах, какие именно из запорожцев ушли из Крыма под Чигирин и почему за них хлопотал сам хан, осталось неизвестным, но это обстоятельство в связи с другими дает повод думать о том, что хан оказывал внимание запорожскому войску.
Сами малороссияне, несмотря на крепкие царские и гетманские приказы, пользуясь тайными урочищами в разных местах почти беспрерывно проходили целыми купами из городов в Запорожье по сто, по двести, по триста человек и тем самым вызывали новые меры со стороны надлежащих властей киевского губернатора князя Голицына и гетмана Скоропадского для прекращения сношений между Запорожьем и Малороссией. Один козак Миргородского полка (по фамилии Корней Федоренко, долго находившийся в Запорожьи, пришел из Сичи на Украйну и из Украйны снова ходил, с ведома миргородского полковника, в Сичу будто бы для отыскания там каких-то вещей своих. По этому поводу гетману Скоропадскому предписано было козаков, бывших на Запорожьи, потом повинившихся и поселенных на Украйне, отнюдь и ни под каким видом ни в крымские, ни в турецкие области не пускать [14]. Большей частью царские приказания нарушались малороссийскими торговцами, которые ездили в Запорожье по разным торговым делам и вывозили оттуда волошские орехи, соль и рыбу, сами же отвозили горилку, табак и борошно [15].
Между тем в самой Сиче уже давно образовалась партия козаков, которая была недовольна жизнью под властью крымского хана и искала случая во что бы то ни стало испросить прощение у русского государя и снова вернуться на пепелища к Скарбной и к Чортомлыку. Во главе этой партии стоял Иван Малашевич, вновь избранный кошевым атаманом. Считая самым сильным после гетмана человеком миргородского полковника Даниила Апостола, управлявшего в то время пограничным с Запорожьем краем, Малашевич мая 3 числа 1716 года с Коша [16] написал Апостолу горячее, в высоком стиле, письмо и "слезно" просил его быть благим и милосердным к запорожскому войску, которое "покрывается волнами совЪсти душъ своих, познаетъ свой грЪх и вину противко истиннЪ свеего прародительного христіанского монарха, которое не желаетъ въ той злости волненій погразнути и имЪетъ простую нелестную (т.е. нельстивую) и ошуканливую [17] мысль подклонитися до его царского величества державы"; усердно молил милостивого пана и добродея принять посылаемый лист и узнать через гетманскую вельможность, прекратился ли гнев палящий царского величества на запорожское войско или все еще и по настоящее время продолжается. "О себЪ, буду-ли я живъ или умру, я не думаю, но я зЪло скорблю за войско наше, абы отъ гнЪва царского не погибло, и того ради вашей панской милости съ нашею убогою совЪстію перво открившися о милосердіе (-діи) прошу: будь отцемъ, а не губителемъ, и не уведи у пагубу, но изъ погибели изведи, си есть: аще его царского величества до насъ милость есть и винамъ нашимъ окажется ослаба, упевняй насъ, а сей листъ нашъ, никому не довЪряя кромЪ ясновелможного пана гетмана, у себя имЪй; мы полагаемся съ цЪлыми душами нашими на совЪсть душъ панскихъ вашихъ, абы вы не довели насъ до згубы" [18].
Прождавши напрасно ответ от полковника Апостола в течение пяти с половиной месяцев, кошевой атаман Иван Малашевич решился повторить свою просьбу и послал ее уже не Апостолу, а самому гетману Скоропадскому. Это письмо написано было еще трогательнее и еще торжественнее, нежели письмо к миргородскому полковнику Апостолу. "Слышали мы, атаманъ кошовій войска запорожского низового, отъ читающихъ божественное святое евангеліе, что въ немъ Христосъ — истина поучаетъ не гнушатися приходящихъ къ нему грЪшниковъ отриновенныхъ своея благодати и человЪколюбія". Уповая на Христа сына божия и на пресвятую Деву Марию, божию родительницу, кошевой атаман и войско запорожское, поливая стопы рейментарской милости, молили со слезами панскую вельможность милостивого пана и добродия, как ближайшего секретаря тайн царских, не презреть гласа запорожцев, согрешивших перед царским величеством, отвергшихся его благости и много нагрубивших рейментарской милости. "Воспріими, яко отецъ небесный, исповЪданіе вины и прозбы нашой и аще будетъ возможно, а вашой панской милости угодно, сей нашъ смиренный совЪтъ и преподлЪйшое хотЪніе его царскому пресвЪтлому величеству доноси и неиначей, яко и Христосъ на крестЪ блаженному разбойникови возгласи: днесь съ намы синамы восточного благочестія Великія и Малыя Россіи будете въ раи, си есть: обратилъ Господь царское сердце въ милость пріяти къ намъ до его царской держави". Все запорожское низовое войско усердно просило милостивого государя излить на него щедрость и вернуть ему прежние для обитания места, потому что на иное мешканье, т.е. в малороссийские города, оно, с низу Днепра и всем своим составом не пойдет, хотя отдельным лицам, желающим идти в города, не забороняет пути. Пусть всемилостивый государь и свою грамоту на то даст и ею все вольности, и все, какие были, пространства закрепит и ничего, что положено и утверждено от первейших благочестивых монархов, не отнимает у них. За ту милость все запорожские низовые козаки обещают царскому величеству усердно служить и верность ему свою содержать. "Тилко о семъ, велможный пане, зъ милости вашой рейментарской взявши певность [19] о милосердію Царскомъ (чи приняты будемъ в державу его царского пресвЪтлого величества, или оминетъ насъ тое отъ его царского величества всероссийского пресвЪтлЪйшого нашего манархи) намъ, атаману кошовому, не скрываючи, изяви скоро-скоро, понеже мы, кошовый, еще милость царского величества всероссійского нашего монархи чрезъ вашу велможность мнЪ подастся упевняючая грамотою въ днЪпровыхъ черняхъ мЪшканья нашего и подтверждаючая права и волности наши войсковіи, яковіи внасъ отъ первыхъ антецессоровъ благочестивыхъ монарховъ и отъ самого его царского пресвЪтлого величества бывали, на нашу душу кошовую все войско, гдЪ есть наше, подвигну, кгдижъ часовъ сыхъ не есть вкупЪ, но и на часты разорвано по сторонахъ бесурменскихъ, едныхъ волною волею, а другихъ и не хотячихъ, я привлеку до поклоненія царской державЪ, аще мя Богъ на сюй власти и въ живых задержитъ".
Изложив всю свою просьбу, кошевой атаман "покорно-покорно" просил вельможного гетмана дать ему или через письмо или через певного и подухвалого [20] человека, соблюдая строгую тайну от татар, скорый ответ на милость или немилость царскую, и заканчивал свое письмо так: "НЪби (подобно тому какъ) израилтяны отъ Египта въ землю обецанную, въ державу царского величества изыйти желаніе имЪемъ и доземной нашъ поклонъ вашей панской милости воздаючи пребываю вашой панской велможности милостивому нашему пану отцу и благонадежному добродЪеви всего добра истый обрЪтатель и поволный слуга и подножокъ Иван Малашевичъ атаманъ кошовый войска запорожского низового з Коша низового октоврія 14, року 1716" [21].
Не дождавшись ответа и от гетмана Скоропадского, кошевой атаман через 10 дней после написания своего листа написал в тех же словах лист миргородскому полковнику Даниилу Апостолу [22].
Во все это время кошевой атаман Малашевич всеми силами старался удерживать запорожцев от нанесения какой бы то ни было обиды подданным русского царя и когда осенью означенного года какие-то козаки Паско да Стецко, бывшие запорожские "товарищи-караванчики", разграбили какой-то караван, то запорожцы "тотъ караванъ с великою бЪдою и тяжестью отбыли войскомъ, установивъ от вЪка небывалую на все въ теченіе цЪлаго года аренду" и таким образом заплатили за них "тысячей золотыхъ девять сто таляровъ и тридцять" [23].
Все письма кошевого атамана Малашевича доставлены были в Москву, но было ли о просьбе его доведено до сведения государя — неизвестно. Сам государь в то время находился в голландском городе Амстердаме и января 8 дня 1717 года дал гетману Ивану Скоропадскому такого рода инструкцию по поводу его запроса, набирать ли в русские полки запорожских козаков или же не набирать: "А что требуете вы нашего указу о запорожцахъ, тЪхъ, которые въ прошлыхъ годЪхъ пришли и вины свои намъ, великому государю, принесли, и по нашему указу поведено оныхъ распустить и жить имъ позволить въ Малой Poccіи у свойственныхъ своихъ. Но что изъ нихъ тЪ, которые свойственниковъ своихъ не имЪютъ и стоятъ даромъ по квартирамъ, а угодны явятся въ службу охочую, въ сердюки, прибирать-ли тебЪ оныхъ въ ту службу, и мы, великій государь, наше царское величество, оныхъ, яко бывшихъ въ явной противъ насъ измЪнЪ, и всегдашнихъ самовольниковъ и легкомысленныхъ, въ службу сердюцкую прибирать тебЪ, подданному нашему, не повелЪваемъ, понеже отъ оныхъ вЪрной службы намъ уповать и впредь нечего, но опасаться великаго худа. А ежели потребно тебЪ, подданному нашему, прибрать въ сердюцкую службу, то соизволяемъ мы, великій государь, наше царское величество, тебЪ, подданному нашему, выбрать изъ вЪрныхъ и въ измЪнЪ неприличившихся, въ ту службу угодныхъ, козаковъ; а тЪхъ запорожцевъ точно тебЪ употреблять въ какую работу и домашнюю службу, ежели оные подъ городомъ гдЪ жилища себЪ воспріять и на грунтахъ жить не похотятъ и сыскать себЪ пропитанія не могутъ" [24].
При всем том неутомимый кошевой Малашевич нисколько не уставал в своих просьбах и в июле месяце 1717 года вновь обратился к гетману Скоропадскому и к полковнику Апостолу с прошением об исходатайствовании запорожскому войску у государя прошения и о дозволении ему поселиться "на первобытномъ мЪстЪ" с укреплением за ним всех милостей, которые были дарованы козакам "отъ первЪйшихъ монарховъ и отъ его царского пресвЪтлого величества". "Не хощемъ мы въ злобЪ бЪсовской и въ части Іюдиного отчаянія заставати, а хощемъ вины и грЪха нашего, имъ-же Бога и его царского пресвЪтлого величества маєстатъ изгрубили, каятися, истинною... Вси (всЪ) мы радостно отъ протектора нашего, хана крымского отступимъ, а принесши вЪрность нашу, яко-же євангельская вдова и праведный Авель Господу дары, доживотне восточному нашему истинному государю и ясневелможному его милости пану гетману всЪмъ милостямъ панамъ служитемемъ безъ всякой превратности" [25].
Но ни от гетмана Скоропадского, ни от полковника Апостола по-прежнему ответа никакого не было, и кошевой атаман Малашевич поставлен был в большое затруднение лавировать между Крымом и Россией. С одной стороны, кошевой, как подданный крымского хана, должен был действовать в его пользу и во вред русского царя; с другой стороны, домагаясь получить позволение вернуться на прежние места жительства, кошевой должен был втайне содействовать видам русского царя. В таком именно положении очутился Малашевич во время столкновения донцов и калмыков с партией запорожцев. Партия запорожских козаков в числе 70 человек под предводительством какого-то Алистрата [26], отправилась после праздника Петра и Павла к Великому Лугу и к реке Московке. Там на эту партию наскочили донцы и калмыки и, кроме самого Алистрата, истребили ее на месте. За запорожцев выступил было мстителем какой-то крымский салтан: собравшись целой ордой, он хотел было идти в землю донских козаков и в слободские города, куда и кошевому атаману приказал с выборным товариством следовать за собой. Но кошевой, встретив салтана с подобающей честью, стал советовать ему отложить поход, упирая на то, что это будет противно мирным трактатам между Турцией, Крымом и Россией. "Да этого, говорилъ кошевой, и въ дЪло нечего ставить, потому что тутъ своевольники погромили своевольниковъ; къ тому-же наши своевольники, которымъ мы, согласно ханскимъ указамъ, неоднократно запрещали, все-таки ходятъ тамъ и больше шкодятъ, нежели они нашимъ". На такой совет крымский салтан, успокоившись, заметил, что если сам кошевой не жалует своих людей, то и он, хотя и считал своим долгом отомстить за них, потому что татары обязаны стоять за запорожцев, как за своих гостей, откладывает свое намерение и немедленно возвращается назад; однако, для подлинной ведомости о том, сколько побито было в названных местах людей, посылает 150 человек татар и 17 человек козаков. Сам кошевой считал виновников столкновения запорожцев с донцами одного лишь, которого и хотел подвергнуть наказанию, Алистрата, за его дела, но и этому ничего не мог сделать, потому что Алистрат находился в дружбе с татарами и всегда водил с ними веселые попойки.
Независимо от этого кошевой Малашевич испытывал и другие затруднения вследствие своего двусмысленного положения. Так, к нему обращался очаковский паша Гамет с запросом, верна ли та весть, которая донеслась до него с московской стороны, а именно весть о том, будто русский фельдмаршал Шереметев, стянув свои войска из Польши, имеет намерение идти под город Азов. Паша просил кошевого, если он знает об этом что-нибудь верное, сообщить ему подлинные вести, и он, похваляя приятельство его, объявит о том великому везирю и своему "царю" [27].
Но взоры кошевого по-прежнему обращены были не к турецкому, а к русскому царю. Кошевой все еще не терял надежды получить ответ от русского государя на свои слезные послания; тем более, что между запорожцами в то время "пронеслось эхо" о том, будто бы для них заготовлена царская грамота, находящаяся пока у губернатора князя Димитрия Михайловича Голицына в городе Киеве.
Слух этот, однако, не оправдался. В начале августа месяца к кошевому Малашевичу прибыл с словесным ответом на его лист козак Миргородского полка Семен Сиса. Каков был тот ответ — неизвестно. Но во всяком случае кошевой Малашевич был сильно опечален тем, что не получил на свои листы письменного от полковника Апостола ответа и выговаривал Сисе за то, что он, сколько раз уже приезжал к запорожцам, а на письме никакого ответа не привозил и только одними словами их утешал. "А если-бы милостивая его царского пресвЪтлого величества таковая къ намъ была прислана грамота, которою-бы мы могли надЪючися певне милости монаршей сердца свои увесилити, же будетъ, колвекъ хотя колко лЪтъ изождавши, под державу его-жь царского величества приняты и по-прежнему при содержаніи давныхъ правъ войсковыхъ съ Кошемъ у ДнЪпра найдоватися, то я-бы и иншее товариство, между яким хочай уже нЪкоторые и суть со мною единого совЪту, оную для увЪренія вычитуючи предъ ними до единомыслного наклонялъ согласія, а легкомысленниковъ отъ злости, якую они обыкли выполняти, повстягалъ, аже-бы всему товариству снявшися съ Коша, пойти на Украйну для мЪшканья, то трудно мнЪ то учинити, чего и нашему товариству, же-бы то не пронеслося, и объявити опасно" [28].
Напрасны были все старания кошевого: царь Петр Алексеевич по-прежнему далек был от того, чтобы переменить в отношении запорожцев свой гнев на милость. Еще в самом начале июля месяца канцлер граф Гавриил Иванович Головкин, находившийся в то время в голландском городе Амстердаме, на доношение гетмана Ивана Скоропадского о просьбе запорожцев принять их в подданство российского монарха отвечал ему так: "Что принадлежитъ о запорожцахъ, которые паки къ вашей вельможности и къ господину полковнику миргородскому отзываются, прося, дабы имъ позволено было жить при ДнЪпрЪ, то на cіe нынЪ времени не имЪемъ къ вашей вельможности отвЪтствовать, понеже надЪемся въ скорыхъ числахъ возвратиться въ Санктпетербургъ, откуды о томъ надлежащее опредЪлеше прислано къ вамъ объ нихъ будетъ; а между тЪмъ теперь ссылаюсь о томъ на прежніе его величества именные указы, къ вашей вельможности объ нихъ прежде сего отправленные" [29].
Но и из Петербурга на просьбу кошевого Малашевича никакого ответа не последовало. Только из Москвы тот же граф Головкин сделал гетману Скоропадскому запрос о запорожце Федоре Леонтьеве, приезжавшем ко двору государя во время Мазепиной измены от имени запорожских козаков с обещанием быть в верности царскому величеству, но задержанном в Москве: "И я вашей велможности предлагаю, ежели онъ подлинно такой человЪкъ и въ явной измЪнЪ не былъ, отпустить его изъ Москвы на Украйну" [30].
Отказы кошевому атаману со стороны царя по-прежнему нисколько не мешали сношениям запорожцев с малороссиянами, главным образом по торговым и промышленным делам. Запорожские купцы по-прежнему проникали из Сичи в Малороссию и из Малороссии пробирались даже в Москву, везде находя себе приют и тайное сочувствие со стороны разных лиц. Так, в 1718 году некто Токарь, запорожский торговый человек, немалое время проживал на подворье спасского попа Святайла ради своих промыслов. Его пребывание у Святайла открыто было только тогда, когда он выехал из Святайлова хутора Коломацкого в запорожскую Сичь и на него напал полевой сторож "давній злодіюка", Коляда, забрав все его добро — воз, коней и стоивший 89 талеров товар. Другой запорожский купец по фамилии Горб, торговавший всегда в Сичи "на коморЪ", переехал из Запорожья в Полтаву и из Полтавы пробрался в Москву, где получил для купеческих промыслов от бывшего там обозного Полтавского полка Нащинского 1000 талеров, на которые накупил себе товару и с тем товаром вернулся в Полтаву на артиллерийских полтавских конях. Так об этом доносил в Полтаву князю Бабичеву капитан Горохов: "Для того и существуетъ жестокій царского величества указъ, чтобы никто изъ вЪрноподданныхъ монаршихъ не сносился съ запорожниками, ни съ какимъ въ запорожскую СЪчу товаромъ не Ъздилъ и никакихъ туда гандлівовъ не дЪлалъ... Отъ чего теперь и моровая язва усилилась, какъ не отъ того воровства. Когда возьмутъ къ розыску названныхъ выше Коляду, Горба и хлопца Токареваго (т.е. хлопца, бывшего с запорожцем Токарем), тогда много чего о ворахъ могутъ отыскать" [31].
Но запорожцев одни сношения с Малороссией по торговым делам не удовлетворяли, и в 1718 году они вновь послали через полковника Апостола челобитную царю и письмо гетману с просьбой о дозволении вернуться им на родные места, и так как в те поры (в ноябре месяце), в Крыму и в Запорожье был мор на людей, то гетман отправил к царю не самую челобитную, а копию с нее при собственной отписке своей [32].
С наступлением 1719 года запорожцы еще с большей настойчивостью стали добиваться возвращения на свои прежние места. В этом году в Крыму "учинился" новый хан Саадат-Герай. В январе месяце от Саадат-Герая прибыл посол в Переволочну сам-треть и с одним запорожским козаком. Вследствие свирепствовавшего в Запорожье на людей мора, ханский посол, проезжавший через Сичь, был задержан против Переволочны, у правого берега Днепра, и только по прошествии долгого времени отпущен в Глухов для вручения гетману ханского письма. Ханское письмо, распечатанное и окуренное в дыму, отправлено было к царю, сам же посол задержан в Глухове у гетмана. По объявлению посла, он прислан из Крыма к гетману с тем, чтобы объявить об учинении в Крыму нового хана Саадат-Герая, брата прежнего хана Каплан-Герая. Новый хан хочет содержать постановленный между Крымом и Россией мир ненарушно, и какие чинили запорожцы своевольства или впредь будут чинить, таковых обещает карать смертью, а о моровой язве заявляет, что в Крыму и в Сичи ее уже нет [33].
И выбор нового хана и посольство, отправленное им в Россию, сильно встревожили запорожцев. Если всякая перемена правления принимается массой с опасением за существующий порядок в государстве, за собственное спокойствие и за благосостояние личных благ, то тем в большей степени это обстоятельство подействовало на запорожцев, и с тех пор они с особенным рвением стали простирать свои руки к русскому государю.
А между тем на самих запорожцев в это время жадно обращал свои взоры гетман без булавы Филипп Орлик. Выбранный в Бендерах взамен Мазепы, гетман Филипп Орлик вместе с собственной женой и детьми, с генеральным бунчужным Федором Мировичем [34], Федором Нахимовским и собственным зятем генеральным асаулом Григорием Герциком и другими лицами после удаления Карла из Турции уехал в Швецию и поселился в Христианштадте. Находясь в Швеции, Орлик все свои силы употреблял на то, чтобы составить союз европейских держав во главе со Швецией против России. Со смертью Карла XII (в 1718 году) Орлик и его товарищи из Христианштадта переехали в Стокгольм и нашли там приют у преемницы Карла XII Ульрики-Элеоноры. Проживая в Стокгольме, Филипп Орлик вступил в переписку с запорожским войском и первое его письмо, дошедшее из Стокгольма в Сичь, было написано декабря 8 числа 1719 года. В этом письме Орлик прежде всего извещал кошевого атамана и все старшее и меньшее товариство о смерти "вЪчно достойнаго и наяснЪйшаго" короля шведского Карла XII; затем высказывал скорбь по поводу громадного расстояния, отделявшего его от низовых козаков; выражал свою любовь, приязнь, кичливость и заботу об их судьбе и о судьбе всей Украйны; напоминал запорожцам о двукратном к ним послании, о письме своем к крымскому хану Каплан-Гераю с просьбой к его ханской милости взять запорожцев "въ особливую ласку, протекцію и опеку до пЪвного часу", об отправке нескольких листов почтой на Шленск, т.е. Силезию, в город Бреславль к генерал-майору Урбановичу с передачей их добрым молодцам в Сичу. В последних листах извещалось добрым молодцам о том, что шведский король Карл XII с огромными силами войск, каких раньше у него не было никогда, решил было переправиться на ту сторону моря, но внезапная смерть пресекла его намерения. Но если Бог допустил смерть короля, то сделал это для скорейшего спокойствия, для прекращения между людьми кровопролития, зато для большей московской руины. Преемница короля, его родная сестра Ульрика Элеонора, уже заключила мир со всеми своими врагами, польским, прусским и датским королями, составила с ними союз и тем получила помощь для войны с русским царем. С Элеонорой также вошли в союз правительство голландское, христианский цесарь, французский и английский король, которые стремятся и Порту турецкую подвинуть против Москвы. Все названные христианские монархи, видя как Москва укрепилась на море и на земле, как она стала всем страшна, составили между собой в помощь Швеции союз и решили единодушно и беотлагательно с наступлением весны воеваться на суше и на воде с русским царем. Ввиду этого и он, Орлик, видя наставшее благоприятное время для вызволения Малой России из московского ярма, съехал из Христианштадта в Стокгольм, где находится уже в течение 11 месяцев при дворе шведской королевы и оттуда он сносится с польским королем [35].
Однако, и Ульрика-Элеонора недолго была королевой Швеции: она уступила корону своему мужу Фридриху, герцогу гессен-кассельскому, а сама ушла в частную жизнь. Тем не менее запорожские козаки, узнав о смерти Карла и о вступлении на престол Ульрики-Элеоноры, послали последней "благопріятный" лист, в котором, выразив свое сожаление о преждевременной смерти славного короля, поздравляли Ульрику-Элеонору с принятием скипетра. Вместо королевы отвечал запорожцам сентября 25 дня король Фридрих I собственным письмом, в котором он выражал полную готовность оказывать запорожцам милость и склонность во всех их вольностях и делах [36].
С письмом Фридриха I послан был к запорожцам Федор Нахимовский, который отправлен был собственно к хану в Крым, оттуда к силистрийскому паше в Хотин и по пути должен был доставить королевское письмо запорожским козакам. По прибытии в Сичь Нахимовский должен был словесно сообщить всему войску о рассылке к разным монархам писем шведского короля, о тех пунктах, какие написал Орлик в инструкцию королевским послам и полномочным Украйны обеих сторон Днепра, о всех приготовлениях и военном союзе, какой составляется европейскими монархами против русского царя и с какими средствами союзники думают в предстоящее лето выступить на войну. Отправляя в такой далекий путь своего посланца, Филипп Орлик просил запорожских козаков оказать ему помощь благополучно доехать в Крым и из Крыма к силистрийскому паше для доставки королевских листов.
Вместе с Федором Нахимовским выехали из Стокгольма Григорий Герцик, Федор Мирович и несколько человек комиссаров от короля. До возвращения Нахимовского из Крыма все спутники его должны были оставаться в городе Варшаве и хлопотать о привлечении польского короля к союзу для борьбы против русского царя и о доставлении запорожскому войску клейнотов от польского короля [37]. Марта 19 числа генеральный асаул Федор Мирович написал из Варшавы запорожским козакам письмо, в котором уведомлял низовых товарищей о том, что за смертию короля Карла XII, убитого под Фридрихсгалем, всем украинцам стало "барзо трудно" в Швеции, почему они съехали в Польшу. Пребывая телом в Польше, Мирович принадлежит душой и сердцем отчизне, Малороссии и Запорожью [38].
Однако, в Польше малороссиянам-эмигрантам не было так безопасно, как в Швеции. Так один из товарищей Нахимовского Григорий Герцик был арестован при варшавском дворе русским резидентом князем Григорием Долгоруким и отправлен в Россию. Что касается самого Нахимовского, то хотя он и избежал участи Герцика и даже успел съездить в Крым, но успеха в своей поездке не имел, и крымский хан дал ему такой ответ, что без соизволения султана он отнюдь не будет воевать с московским царем.
В самой Сиче также далеко не все готовы были поднять оружие против русского царя, и первый открыто заявил о том кошевой атаман Иван Малашевич: "Вотъ видите, паны молодцы, что объ насъ и другіе государи стараются, но только я вамъ объявляю, что хотя и клейноты будутъ, но кто хочетъ, пусть идутъ куда угодно, а я ни с мЪста не ворохнусь; пусть себЪ дерутся или мирятся, намъ до того дЪла нЪтъ — намъ надобно сидЪть тихо; а кому надобны будемъ, тЪ насъ сыщутъ" [39]. Впрочем, между запорожцами нашлось немало лиц, которые иначе отнеслись к Филиппу Орлику: приняв послание Орлика, они ответили на него очень теплым письмом и вручили его Федору Нахимовскому для доставки в Стокгольм гетману. В том письме запорожцы признавали Орлика "притоманнымъ" своим вождем, выражали ему свою приязнь и любовь и ценили его за то, что он ради "публичныхъ дЪлъ и общей пользы малороссійского народа удалился въ чужой полуночный край".
Ответное письмо запорожцев застало Филиппа Орлика еще в Стокгольме, где он оставался до 11 октября 1720 года. Орлик нашел письмо вполне благоприятным для себя и, желая принести истинную пользу своей отчизне и всему малороссийскому народу, а также желая быть поближе к запорожскому войску, оставил, с королевского соизволения, столицу Швеции Стокгольм, перебрался через море и в ноябре месяце прибыл в силезский город Бреславль. Перед отъездом из Швеции Орлик выпросил у королевского величества несколько писем до цесарского величества и до королей английского и польского, до блистательной Порты Оттоманской, до наяснейшего хана крымского, до других державных особ. Прибывши в немецкую землю. Орлик некоторые из королевских писем разослал по назначению, имея целью составить сильный союз монархов против русского царя. Из Бреславля он обещался приехать в Сичь и соединиться с "добрыми молодцами, милой братіей своей". А пока просил всех добрых молодцов и кошевого атамана Ивана Пилипова отнюдь не слушаться ложных московских обещаний и свое мужественное сердце от них отвращать, твердо помня о том, что когда, не дай Бог, "непріятель" уловит войско запорожское своими прелестями и перетянет на свою сторону, то тогда козаки подлинно себя в вечную неволю отдадут, и весь народ погубят, и перед целым светом свою слабость покажут [40].
Все эти сношения запорожцев с королевой Ульрикой-Элеонорой, королем Фридрихом I и Филиппом Орликом странно вяжутся с теми неотступными и слезными просьбами, с которыми запорожцы обращались к русскому царю о принятии их под протекцию России. Объяснить это можно только временным настроением запорожского войска и симпатиями нового кошевого атамана Ивана Пилипова, который, вероятно, в совершенно ином духе влиял на некоторых из козаков, нежели Иван Малашевич, прежний кошевой атаман.
Сношения запорожских Козаков с Филиппом Орликом не остались тайной для царя Петра и, назначая в конце 1720 года комендантом города Полтавы и крепости Переволочны полковника Скорнякова-Писарева, царь отдал приказ, чтоб "малороссіяне на Запорожье съ товарами и ни съ чЪмъ другимъ не Ъздили, а крымцы съ собой запорожцевъ не привозили; запорожцы, ни для чего въ города не пропускались, кромЪ тЪхъ, которые будутъ приходить къ царю сами съ повинною" [41].